Джигиты умчались.
Милиционеры выстрелили вслед басмачам.
Но басмачи накатились новой волной. Окружили крепость.
Шум, крики, стрельба.
Двое милиционеров отстреливались, единственные защитники крепости.
Вдоль стен крались темные тени. Стреляли в них. Другие тени подползали ближе. Стреляли в них.
Но в это время несколько человек, обойдя крепость, вскарабкались по старой стене и, спустившись с крыш во двор, подкрались к милиционерам сзади.
Джигиты кинулись на милиционеров..
—
Держись, Рустам-Ашки! — крикнул Урун, отбиваясь от четырех басмачей.
—
Да здравствует революция! Смерть басмачам! Но два удара ножом свалили его.
Невдалеке, весь в крови, лежал Рустам-Ашки. Басмачи захватили Гиждуванскую крепость.
Шум наполнил крепость, базар, улицы и переулки Гиждувана. Во всех уголках города: в пыльном Дервишабаде, в переулках Косагарона, в узких тупичках Нагзакарона и Узбекона — всюду крики, стоны, плач, выстрелы:
—
Ой, ой, какой грех он совершил?.. В чем виноват?! Что мне делать, несчастной?..
Гулкие удары большого барабана и рокот маленького напомнили гиждуванцам жестокие, темные времена эмира. Так продолжалось всю ночь. До рассвета.
Едва показалось солнце, улицы Гиждувана наполнили муллы в пышных чалмах, караульные, опоясавшие свои халаты белыми платками, и баи в новых халатах с торжественно и широко расчесанными бородами.
Перед бывшим налоговым управлением стояли, спешившись, молодые джигиты в шапках, держа коней под уздцы. За ними толпились зеваки, словно в Бухаре перед эмирским дворцом
в
ожидании зрелищ и новостей.
Когда они увидели людей со свитками, воткнутыми
в
складки чалм, заволновались:
—
Неужели сам эмир прибыл?
—
Друг! Что слышно? Вы теперь кем стали? — спросил мулла, выступая из круга зевак, у другого муллы, выходившего с указом в чалме.
—
Я? Казий Гиждуванского туменя.
—
А вы кто? — не унимался мулла. — С чем вас поздравить?
—
Я? Раис Гиждуванского туменя!
—
А кем вон они?
—
Миршаб этот, а другой — амлакдар.
—
О! — восхитился мулла из зевак, — Ну, поздравляю вас, друзья! Поздравляю вас!
—
Да благословит бог ваши поздравления, — ответил за всех казий. — Он подошел к раису: — Друг, можно взглянуть на ваш ярлык?
—
О, пожалуйста! — И мулла наклонил голову.
Мулла внимательно осмотрел ярлык. Он был написан от имени эмира и подписан за него Муллой Каххаром и Урман-Палваном.
—
Как я рад за вас! Говорят: «Палка царя взамен царя». Еще сам эмир не прибыл, а беки уже правят за него.
—
Я сейчас приду! — ответил раис, забирая из рук муллы-зеваки свой ярлык, и куда-то заторопился.
Мулла подошел к казию и зашептал:
—
Я рад, что вы стали казием, я рад! Но почему ж не меня назначить гиждуванским раисом? Ведь я ваш соученик по медресе. А вы назначили раисом такого олуха?
—
Ей-богу, клянусь, меня даже не спросили, а не то я непременно предложил бы вас! — извинился казий. — Но вы не огорчайтесь. Кое-что найдется и для вас Я вас устрою казием Вабкента.
—
Ах, Вабкент уже взят?
—
Сейчас едут брать.
Из ворот налогового управления выбежал мальчик в xaлате, опоясанный шелковым платком.
Все посмотрели на него, ожидая каких-то новостей.
—
По седлам! И скажите всем: по седлам! И, крикнув это, он опять убежал во двор.
—
Это что же за милый мальчик? — спросил, глядя ему вслед, мулла.
—
Любимчик Урман-Палвана, — объяснил казий.
—
Если бог одаривает человека, он не спрашивает родословной. Ведь даже у эмира не могло быть никого красивей!
—
У них есть с собой и покрасивее! — вздохнул казий. В это время вернулся раис.
Он нес под мышкой ременную плеть с толстой засаленной рукояткой.
—
Откуда это у вас? — завистливо спросил казий.
—
Когда раис его высочества сбежал и его управление разгромили, я прихватил эту плеть: «Авось когда-нибудь пригодится». И спрятал. И вот сегодня она опять нужна.
И раис позвал какого-то человека из зевак.
Тот подбежал. Богослов гордо вручил ему плеть.
—
Ты будешь моим плетконосцем!
—
Слушаюсь! — ответил тот и с готовностью стал позади раиса.
—
Вы удачно выбрали человека. Он лет пятнадцать носил плети всем раисам, вашим предшественникам.
Вдруг, прерывая все разговоры, снова раздались крики:
Вы читаете Рабы
