Рабы

7

В узком крытом переулке гиждуванского базара стояла необычайная тишина.

Купцы, закрыв свои лавки, сидели на ступеньках лавок, перешептываясь друг с другом. Увидев милиционера, одиноко идущего с рынка, купцы смолкли и насторожились.

Милиционер вошел в тесный переулок.

Кто-то из купцов окликнул его:

— Не слышно ли чего-нибудь? Как там, уважаемый милиционер, захватили их?

—

Пока неизвестно, но все равно захватят! — И, уверенно сказав это, он пошел дальше, к кургану.

—

Хорошо, если б так. Мы уже приготовили подарки за добрую весть, — усмехнулся купец вслед милиционеру и вынул часы.

—

Ого! Пора на предвечернюю молитву.

Он положил на каменное крыльцо своей лавки чалму и халат и пошел вместе с другими к мечети.

В мясном ряду, где торговали салом и маслом, купец увидел слегу, прибитую под потолком крутого перехода.

Подняв голову, купец приостановился.

—

Что вы там увидели? — спросил его спутник.

—

Пока ничего. Но не теряю надежды очень скоро увидеть здесь то, что всегда здесь вешают.

—

Завтра в это время увидите.

—

До завтра терпения не хватит. Хорошо б сегодня же ночью либо завтра утром, пораньше.

Милиционер поднялся на курган, подошел к воротам милиции. Дежурный спросил его:

—

Как там? Захватили их?

—

Дело плохо. Что можно сделать, когда милиционеры даже не обучены, как надо? Стрелять не умеют.

—

Да еще начальником у них сын бая.

—

Да. Это тоже сказывается. Ты не устал?

—

Нет еще. Но раз ты пришел, постой тут, а я прилягу.

—

Ладно. Ложись.

Он взял ружье и встал на место товарища. А другой, положив рядом с собой ружье, лег возле ворот.

Лежа, он задумчиво смотрел на отблески заходящего солнца, розовыми пятнами разгоравшиеся на стене.

—

Что ж, что суждено, то и случится! — сказал, стоя на посту, другой.

—

Суждено? Это суждено с того дня, как сын бая пролез в начальники милиции.

—

Это верно. Я сейчас шел через базар. Там купцы все наготове. Один из них спросил: «Не слышно ли чего-нибудь?» А потом поиздевался мне вслед: «Мы приготовили подарки за хорошую весть». А я будто не слышал, ушел от них.

—

Да, пожалуй, они уже и подарки готовят. Не для нас, для тех. Не удивлюсь, если между нашим начальником и купцами есть связь. До них, пожалуй, новости доходят раньше, чем до нас.

Он замолчал. Последний раз взглянул на угасающие блики солнца. Сон сморил его.

* * *

Солнце село. Наступила тоскливая темнота.

Внутри Гиждуванской крепости в те годы бывало людно и шумно, словно в пчелином улье, но в этот вечер стояла полная тишина.

Тишина и в городе, и за городом…

Издалека, откуда-то еще очень издалека, доносился то ли вой, то ли лай.

Город явно зашевелился.

Вой издалека нарастал, становился явственней. Дежурный тревожно и торопливо толкнул спавшего товарища.

—

Ака-Урун! Эй, Урун! Но тот спал крепко. Наконец он очнулся.

—

А? Что ты сказал?

Вслушался и, сразу проснувшись, вскочил: он сразу все понял.

—

Ого-го-го, бе-ги-ги; угу-гу-гу, дер-жи, дер-жи. Бей, у-бей… Уже не вой, а слившиеся в нарастающий гул крики.

—

Пришли! — вскрикнул проснувшийся милиционер, схватил ружье и стал рядом с товарищем.

Крики становились отчетливее, перебиваемые робкими выстрелами.

Милиционеры проверили ружья и патронташи, проверили запоры ворот и притаились, глядя сквозь щели. Шум приблизился.

Из общего гула выделялись голоса, отдельные слова. Наконец они прозвучали неожиданно близко, почти над самым ухом и неожиданно спокойно.

Около двадцати пяти джигитов, увидев ворота милиции, замолчали. Один из них крикнул:

—

Кто там?

—

Твоя смерть, Урун-Наркалла! — ответил недавно спавший милиционер.

—

Ака-Уран! Не делайте этого, идите к нам! Вся страна уже с нами!

—

Я с вашим эмиром не был, и с его охвостьем мне делать нечего! — ответил Урун.

—

А? Так получай!

Несколько джигитов выстрелили разом, воздух еще дрожал. Но им ответили два выстрела из ворот крепости. Один джигит скатился с седла. Одна лошадь рухнула под джигитом.