Рабы

Мулла заговорил так громко, чтобы его отчетливо слышали все:

—

Мое первое наставление: как только победите, еще раньше, чем возвратится эмир, хватайте всякого, кланявшегося советским властям, и вешайте его!

—

А это не слишком строго? Кто же тогда дождется эмира? Ведь и муллы не раз кланялись властям, даже льстили им, — усмехнулся Хаит- амин.

Мулла рассердился и заупрямился:

—

Мулла, заискивающий перед неверными, наихудший богоотступник.

—

Но ведь он носит чалму. Его надлежит почитать, как отца. Так ведь, мулла?

—

Гнать их надо, таких мулл! Я слышал, что мулла из деревни Ходжа-Сактаре везде расхваливает новые власти. На пир басмаческого главаря Мулла Каххара он не пошел. Всюду говорил, что на этот пир потрачены награбленные у народа деньги, что такой пир поганый, и даже родных туда не пустил, чтобы и они не опоганились. Разве это мулла? Разве можно таких щадить?

Исмаил-мирахур,[133] слушая их разговор, порадовал муллу:

—

Таких мулл мы расстреляем прежде всех.

Мулла, видя, что слова его действуют, продолжал поучение:

—

Мое второе наставление заключается…

Но его прервал Палван-Араб, вбежавший

в

комнату

в

явной тревоге, чем-то взволнованный.

—

Неслыханный случай! Все обернулись к нему.

Дрожа и задыхаясь, он рассказал:

—

Когда я вышел во двор, на террасе я увидел тень. «Кто это?» — спрашиваю. А тень не ответила, спрыгнула с террасы и убежала на женский двор. Меня дьявол попутал, — я тоже побежал в комнаты к женам, все обыскал, даже в сундук с сахаром заглянул. Никого! Осмотрел кухню, комнатку рядом с кухней, под амбарами — никого! Кто-то здесь был и подслушивал!

Все вскочили с ковров, хватаясь за оружие, опрокидывая чайники, наступая на чашки и друг на друга.

—

Увидев меня, он прыгнул на крышу, оттуда спустился по стене и ушел. Я думал, кто-то ходил к женам. Я перерыл их комнаты и только время даром потерял. Если мы его не поймаем, — беда, он приведет сюда красноармейцев.

Урман-Палван умолк и постепенно овладел собой.

—

Скорей! Надо обыскать все вокруг! Надо непременно найти этого шайтана! Идемте скорей!

Щелкая винтовками, джигиты выбежали со двора, а оставшиеся в комнате молчали, подавленные страхом и опасениями.

—

Что ж мне теперь делать? — первым спросил мулла и с перепугу сунул голову под одеяло, покрывавшее жаровню с углями.

Однако долго просидеть в таком положении — под одеялом не смог, от углей шел дым. Задыхаясь, мулла вытянул оттуда голову, а вслед из-под одеяла густо повалил дым.

—

Что это? — подбежал Хаит-амин. Он приподнял одеяло и вытащил из углей чалму муллы. Она тлела и дымилась. Палван-Араб торопливо облил ее водой.

Воинственность муллы, исчезнувшая с первых же слов Палван-Араба, сменилась яростью.

—

Я в этом доме потерял чалму! Хозяин обязан оплатить мне ее стоимость!

Хаит-амин ответил:

—

Чалму потеряли? Радуйтесь! Сейчас можете потерять голову.

Ярость муллы исчезла бесследно. В комнате, полной чада, снова все смолкли.

Молчание нарушили джигиты, вернувшиеся с воинственными, возбужденными лицами; сжимая винтовки, они свирепо сверкали глазами: полчаса шарили вокруг по всем дворам, по всем тропинкам — никого!

У гостей Палван-Араба остался один выход — бежать, и басмачи поспешно приготовились к бегству. Надели широкие халаты.

Запрятали под халатами оружие. Сели на лошадей и остановились перед воротами.

Урман-Палван выехал вперед, осмотрелся вокруг. Ночь была звездной и тихой.

Урман-Палван вынул свисток и свистнул четыре раза.

На этот свист съехались дозорные, стоявшие на карауле вокруг деревни.

Басмачи бежали, оглядываясь на молчаливую деревню, торопясь поскорее и подальше уйти отсюда в степь. Палван-Араб остался дома.

Всю ночь он ворочался на одеялах, задыхался, не в силах уснуть.

Едва забрезжил рассвет, Палван-Араб поднялся, чтобы совершить омовение и встать на молитву. Он крикнул в кухню: — Мухаббат! Принеси воды! Никто не ответил.

Время молитвы проходило. Он сам взял воду. После молитвы он отправился на поиски Мухаббат. Ее нигде не было. Ни в ее комнате, ни в кухне, ни в женских комнатах.

Он вышел за ворота посмотреть, нет ли там следов ночной тени того человека, который подслушивал ночью.

У стены на песке он увидел следы двух человек: широкие мужские следы и узенькие — женские.

Следы привели его к канавке, в которой вполне могли укрыться двое людей.

Следы вели дальше от канавки. Они уходили в песчаные холмы, минуя деревню.

Так рухнула смутная надежда, что все происшедшее ночью лишь привиделось ему. Человек был, все слышал, ушел

и

увел Мухаббат. Ту Мухаббат, которая изо дня в день слышала все, что творилось и говорилось в доме.

А в доме говорилось такое… А бывали здесь такие люди!

«Я пропал!»