6
В доме Палван-Араба, где в 1918 году двое царских чиновников удивляли крестьян своим необычным поведением, в той же комнате сидели многие из тех, кто был здесь тогда.
На почетных местах — Хаит-амин, Бозор-амин, Нор-Мурад-Палван, Урман-Палван, Исмаил-мирахур, а у двери, как и надлежит хозяину дома, на корточках сидел грузный Палван-Араб.
Вдоль стен разместилась молодежь, а в прихожей — джигиты.
После плова на конском сале, после жирной конской колбасы, когда перешли к чаю, Хаит-амин спросил Урман-Палвана:
—
Теперь вы, Палван, скажите: что, по-вашему, надо делать?
—
Открыто напасть. За нас сейчас вся страна. Главари Восточной Бухары — Гиссара, Куляба, Балджуана, Дарваза. Все они действуют сообща, под командой зятя халифа — Энвера-паши…[131]
Мулла, восседавший в большой белой чалме, исполнявший обязанности казия, блюстителя всех ветхих установлений шариата, прервал Урман-Палвана:
—
Этот Энвер-паша — джадид. Где он появится, там джадиды вылезут. Опять откроют свои школы, будут учить в них детей, как неверных.
—
Энвер-паша падишахом у нас не станет. Он хорошо знает военное дело, и его дело — воевать. А когда мы победим, в Бухару вернется эмир и воссядет на свой престол. Тогда и определим, как поступить с ним. А сейчас вся Каршинская степь и все деревни в этой степи в руках басмачей. Власти остались лишь в городах, как в осаде. Бухарские тоже готовы восстать: в Каракуле действует Мурад-Палван, в окрестностях Бухары — Азам-ходжа, у нас в Гиждуване — братья Мулла Каххар и Наим-Палван. Самое подходящее время!
Договорив, Урман-Палван исподтишка взглянул на молодежь: что они думают?
Один из них, перехватив взгляд Урман-Палвана, спросил:
—
А если мы восстанем, не придет ли помощь властям из Ташкента или из Самарканда? Ведь они могут испортить нам все дело.
Урман-Палван поспешил его успокоить:
—
В Туркестане свои басмачи есть. Большевики до сих пор не смогли полностью очистить от басмачей Ферганский округ. Самаркандские деревни — в руках Бахрама-бека, Хамракула-бека и Очила-бека, в Ура-Тюбе — Халбута-бек, в Фалгаре и в Матче правит саид Ахмад-ходжа. Если у Ташкента и Самарканда есть силы, почему же они у себя не могут с ними справиться, не наведут порядка?
Бозор-амин поддержал Урман-Палвана:
—
Власти уже гниют изнутри. К нам приезжал председатель комиссии Мухиддин-махдум Ходжаев.[132] Он тут собирал оружие и золото. Половину всего этого он сдал государству, а половину положил себе в карман. Теперь он ушел к басмачам. Военный министр Арифов, из бухарских джадидов, тоже готов восстать. Имеем достоверные известия.
Эти слова покрылись радостными возгласами. Молодежь, а за нею и старики захлопали в ладоши.
Такой знак одобрения не по душе пришелся мулле, он покраснел от гнева.
—
Эти ваши рукоплескания — джадидский обычай. Обычай большевиков и иноверцев. Мы надеемся вашими руками утвердить ислам, а вы этими руками нарушаете обычаи шариата.
Хаит-амин резко прервал его:
—
Ладно! Когда победим с божьей помощью, вас назначим раисом всего туменя. Тогда вы установите порядок по шариату.
Но мулла не успокоился:
—
Сейчас Бозор-амин радовался, что джадид Мухиддин-махдум перебежал к басмачам. Чему ж радоваться? Этот Мухиддин — истый джадид, неверный. Я сам видел, как он папиросы курил. Если он стал басмачом, басмачество прогневит бога, принимая таких людей.
Урман-Палван утешил его:
—
Не огорчайтесь! Басмачи его не приняли. Даже убить хотели. Он сбежал и от них. В Самарканд.
—
Слава богу! — облегченно вздохнул мулла.
—
Эй, мальчик, принеси-ка покурить! — крикнул в прихожую Нор-Мурад-Палван.
—
Из кальяна курить не грех, отец?
—
Грех! — ответил мулла. — Но от этого человек не становится богоотступником. А папиросы — это выдумка иноверцев. В священном предании сказано: «Кто переймет обычаи чужого народа, того считать принадлежащим к нему».
Мальчик внес кальян, украшенный тонким серебряным узором. Подойдя к Хаиту-амину, мальчик поднес мундштук к его губам.
Улыбаясь, Хаит-амин затянулся, глядя в глаза мальчику, и, посмотрев на его брови, обернулся к спесиво восседавшему мулле.
—
Ах, курить из рук такого черноглазого и чернобрового красавца — это праведное дело. Иначе мы не оценим обещаний пророка, сказавшего, что такие мальчики нам будут служить в раю. —
И повернул кальян к мулле: — Последуйте моему примеру. Ибо сказано: «Изредка кокетство
и
пляски, а изредка — божье богу
и
пророку его».
Мулла затянулся
и,
возвращая кальян Хаиту-амину, игриво взглянул на мальчика.
Этот взгляд муллы вызвал смех
и
опять рукоплескания. Но теперь мулла ничуть не рассердился, лишь лицо его покраснело.
Хотя мулла и разрешил курить, Палван-Араб из уважения к духовнохму сану вышел курить в прихожую. Затянувшись, он оставил у мальчика кальян и пошел во двор.
Мулла смутился.
—
Чтобы доставить вам удовольствие, — сказал мулла Хаиту-амину, — я прикоснулся губами к кальяну, но мне неловко перед баем, — вон он пошел курить в прихожую, потому что я его ругал за пристрастие к табаку.
—
Ругали? Почему же?
— Да, читал наставления. Это же обязанность муллы.
—
Так вы прочитайте такое наставление
и
нам! — предложил Хаит-амин, чтобы утешить муллу.
Вы читаете Рабы
