высокий ажурный мост, висевший над глубоким ущельем. Клепаные стальные конструкции моста задрожали, принимая на себя полторы сотни тонн несущегося по отполированным рельсам состава. По вагонам заскользили решетчатые тени, колеса звонко защелкали на стыках, и по ущелью, отражаясь от скал, полетели резкие железные звуки.
Мост был построен сорок лет назад, и с тех пор исправно служил людям, пропуская через себя пассажирские поезда, набитые спящими и жующими людьми, и грузовые составы, под тяжестью которых незаметно для глаза изгибался и напрягался его стальной скелет.
Десятки поездов днем и ночью пролетали по этому мосту, и каждый раз ущелье оглашалось металлическим стуком и гулом. А когда последний из вагонов съезжал с моста, и поезд скрывался в тесном лесном коридоре, снова наступала тишина, и становились слышны негромкие звуки тайги, голоса птиц и журчание узкой речки, струившейся по каменистому дну ущелья.
Выехав на мост, поезд громко вскрикнул, и над тайгой пронеслось эхо. Так бывало каждый раз на протяжении вот уже сорока лет, но то, что произошло в следующую секунду, никак не вписывалось в привычную картину однообразных событий.
В ущелье вдруг раздался оглушительный хлопок, и на изгибе одной из двух огромных ажурных арок, поддерживавших двухсотметровый стальной пролет моста, по которому были проложены рельсы, расцвел грязно-красный огненный цветок.
Мост вздрогнул, и его изящные очертания исказились.
В следующий момент над ущельем пронесся протяжный металлический скрежет, и арка стала складываться, как плотницкий метр. Не выдержав нагрузки, начали лопаться элементы второй арки, потом мост прогнулся, и раздались звуки сминающегося и рвущегося металла.
Середина моста медленно провалилась, и перед поездом образовалось пустое пространство, перелететь через которое смог бы разве что бессмертный Индиана Джонс на своей любимой шахтерской вагонетке. Поезд по инерции несся вперед, но теперь его движение перестало быть прямым, как начерченная на ватмане линия. Земля безжалостно притягивала к себе скованную вереницу вагонов, и они, потеряв стальную дорожку под колесами, обреченно направились к земле, рисуя в воздухе идеальную дугу.
Рядом с вагонами, сталкивавшимися и переворачивавшимися в воздухе, падали изуродованные взрывом элементы стальной конструкции моста. Это выглядело красивой игрой, и казалось, что, упав на землю, вагоны начнут весело кувыркаться, подскакивать и раскатываться, но все произошло иначе.
Локомотив, с размаху ткнувшись в дно ущелья, поднял фонтан земли и камней, затем резко повалился набок, и сверху на него посыпались вагоны. Они гнулись и раскрывались, как лопнувшие обувные коробки, и из них беспорядочно вываливалось содержимое – разнообразные вещи, множество коробок, украшенных теми же красными крестами, и окровавленные мертвые люди, не выдержавшие падения с высоты больше сотни метров.
Пять белых, еще несколько секунд назад радостно несшихся по тайге вагонов упали на локомотив с мерной последовательностью падающих костяшек домино и, как бы обессилев, раскатились в разные стороны. Все это сопровождалось грохотом, скрежетом и лязгом металла. Через несколько секунд все утихло, но тут во второй, пока что лишь согнувшейся, арке лопнул последний раскос, удерживавший ее от полного разрушения.
Арка покосилась, и ущелье снова заполнил звук умирающего металла. Сгибаясь и лопаясь, огромная металлическая конструкция упала на раскатившиеся по каменистому дну ущелья искореженные вагоны. Жестокий поцелуй стали и гранита высек метелочку искр, которые попали на пересохший от жары вереск, и над кустарником появился легкий дымок.
В это время из разорванного топливного бака локомотива, тихо булькая, вытекала резко пахнувшая солярка, и, когда извилистый ручеек горючего достиг тлевшего вереска, вспыхнул огонь. Сначала маленький, потом больше, потом в воздух полетела жирная копоть, и наконец огонь, пробежав по поверхности горючего, достиг топливного бака.
Раздался взрыв, и четыре тонны солярки, расплескавшись по камням, вспыхнули неярким коптящим огнем. В воздух поднялось черное облако дыма, и огонь, разливаясь по перевернутым вагонам, приступил к своему неопрятному пиршеству.
Когда затих последний звук катастрофы и снова стал слышен шум бежавшей далеко внизу воды, из-за чахлых кустов, торчавших на вершине высокого утеса, поднялась человеческая фигура.
– Аллах акбар! – с торжеством произнес Шамиль Бездырдоев.
На его лице появилась жестокая улыбка, затем он широко размахнулся и швырнул пульт радиоуправления в пропасть, вдогонку за вагонами, людьми и мостом...
Шамиль уже повернулся, чтобы покинуть место событий, но тут снизу, от подножия утеса, послышался усиленный мегафоном приказ:
– Стоять, Бездырдоев! Руки на голову!
Бездырдоев вздрогнул и быстро выхватил из-за пазухи еще один пульт, поменьше. Сжав его в кулаке, он поднял руку высоко над головой и, еще раз крикнув «Аллах акбар!», бросился с каменного уступа навстречу земле. В середине полета он нажал на кнопку пульта, и спрятавшиеся в кустах люди увидели, как его тело с громким хлопком превратилось в грязно-кровавую кляксу, брызги которой мокрыми ошметками упали на каменистое дно ущелья.
Роман выпрямился и, выйдя из укрытия, покачал головой.
– Ну вот, спасли зэков, мать их... – только и смог произнести он.
Боровик подошел к нему и, положив руку на плечо, сказал:
– Жаль, что этого урода не взяли.
Из кустов донесся голос Ладыгина:
– Вот именно! Значит, не видать мне повышения. Хорошо еще, что я никому не рассказал об этой истории. Черт, зацепился за сучок, теперь не выбраться...
Глава 10
ОТ ТЮРЬМЫ НЕ ЗАРЕКАЙСЯ
Роман сидел на нагретой солнцем каменной ступени и остановившимися глазами смотрел на то, как Нева уверенно катила на запад свои темные воды. Он не был на этом месте самое малое тысячу лет и теперь со странным чувством вспоминал счастливую беззаботную юность, когда, напившись с друзьями портвейна, неоднократно залезал на гладкие спины сфинксов, отполированные такими же шалопаями, а однажды даже нырнул в Неву с этих самых ступеней прямо в одежде.
За его спиной молчаливо стояло здание Академии художеств; когда-то, очень давно, Роман мечтал о том, чтобы стать художником. К сожалению, у него не хватило талантов. А может быть – к счастью.
Кто знает...
Роман вздохнул и, взяв стоявшую рядом с ним бутылку, глотнул пива.
Потом он поставил бутылку на место, достал сигареты и неторопливо закурил. Дым от сигареты уплыл в низкое балтийское небо, и, проводив его глазами, Роман подумал – а что было бы, если бы его жизнь пошла совсем по другой дороге? Конечно же, это глупость, потому что ту, другую жизнь он принял бы как единственную и, возможно, тоже рассуждал бы: а если бы...
И тогда он был бы совсем другим человеком.
Он не стал бы певцом, не пел бы песен о свободе и тюрьме, не оказался бы втянутым в странный и страшный узел событий, у него не было бы друзей – Арбуза и Боровика, не было бы Лизы...
Роман много думал о том, как прихотливо и порой неожиданно судьба раскидывает свои узорные сети, и иногда ему хотелось что-то изменить, но он понимал, что это желание бессмысленно, и, кроме того, если изменить судьбу, то пропадет все то, что ждет тебя впереди, а ведь оно может быть очень важным и принадлежащим только тебе, ждущим тебя.
Лиза...
Сейчас она у себя дома, и через два часа Роман снова увидит ее.
Они договорились встретиться на Стрелке Васильевского острова, чтобы погулять и посмотреть на Неву, а потом пойти куда-нибудь поужинать, а потом... Потом они поедут к Роману.
Между прочим, в силу обстоятельств Лиза так и не была еще в гостях у Романа.
Тут Роман вспомнил, что дома у него, как всегда, бардак, и прежде чем приглашать любимую женщину, стоило бы навести порядок, но потом он подумал – ерунда это все, пусть Лиза видит его таким, какой он
