Финч, не хотят разбирать никаких дел с остальной Европой. Он же, первый из англичан, заговорил о необходимости в данной ситуации соединить тесными сношениями дружбы Россию и Великобританию и укрепить связь, которая существовала уже между императрицей Анной Иоанновной и Австрийским домом. Фридрих II, едва получив корону, также искал согласия с кабинетом Петербурга. Его посланник Мардефельд упорно обхаживал Остермана, и небезрезультатно: русский министр иностранных дел заговорил о согласии заключить трактат с Англией, но при условии соблюдения интересов Пруссии и Польши, что, конечно же, не устраивало английский кабинет.
Весть о кончине Карла VI встревожила и смутила Остермана, но Пруссии было ясно: Россия не была в состоянии заниматься делами своих соседей. Фридрих откровенно сказал, что то, что заставило его окончательно решиться захватить Силезию, это смерть Анны Иоанновны: «Видимо было, — говорил он, — что в период несовершеннолетия молодого государя Россия будет больше занята поддержанием спокойствия в своем государстве, чем поддержанием Прагматической санкции».
Пруссия хотела склонить Россию на свою сторону, но при Бироне, явно тяготевшем к интересам Австрии, этого было невозможно добиться. Однако, едва Анна Леопольдовна была объявлена регентшей, Фридрих оживился, ибо Антон-Ульрих был его бо-фрер{4}, и Миних, первый министр, мог быть подкуплен.
Об этой непростой ситуации и возможных вариантах развития событий и размышлял последние дни маркиз де ла Шетарди, наблюдая за событиями, происходившими в Петербурге.
Миних действительно был назначен первым министром и, кроме того, подполковником конной гвардии. Супруга его стала первою дамой после принцесс. Антон-Ульрих сделан генералиссимусом, Остерман — генерал-адмиралом, князь Черкасский — канцлером, а граф Головкин пожалован вице- канцлером и сделан кабинет-министром.
Петербург ликовал. Незнакомые, встречаясь на улицах, поздравляли друг друга с низвержением курляндца, знакомые обнимались и целовались, как в светлое воскресенье.
Анна Леопольдовна принимала поздравления.
В церквах зачитывали манифест об отрешении от регентства Империи герцога Курляндского Бирона и во время богослужений молились о здравии благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя, императора Иоанна Антоновича всея России, благоверной государыни правительницы, великой княгини Анны всея России, и о супруге ее, благородном государе Антоне, о благоверной государыне цесаревне Елизавете Петровне.
10 ноября был парад всем войскам, находившимся в Петербурге.
Именным Его Императорского Величества указом велено «для сего радостного случая» всем унтер- офицерам и солдатам по две чарки простого вина дать.
Вокруг Зимнего дворца горели многочисленные костры. К ярко освещенному подъезду один за другим подъезжали богатые экипажи, слуги спешили встречать разряженных вельмож, взбудораженных, возбужденных последними событиями. Важно было уловить момент, предстать пред великой княгиней всероссийской и выказать несказанную радость и удовольствие от известия, что отныне правление Всероссийской Империи во время малолетства Его Императорского Величества поручено и отдано ей — Анне Леопольдовне.
Залы сверкали от обилия золота. Придворные выискивали главных героев дня и почтительно, с глубочайшей признательностью за заслуги их, кланялись им.
Остерман ловил каждое слово Миниха. Фельдмаршал важно поглядывал окрест себя.
В залу вошла графиня Головкина, супруга вице-канцлера, и старый фельдмаршал, расфранченный, поспешил к ней. Он овладел ее рукою и осыпал ее самыми жаркими поцелуями.
Старый селадон, почивавший на лаврах, так теперь маневрировал около милых дам.
Вместе они подошли к великой княгине, окруженной самыми близкими ей людьми. Все с негодованием говорили о Бироне, недобрым словом поминали супругу его, рожденную Трейден, коя также была нетерпима всеми.
Поддерживая разговор, мило улыбаясь, кланяясь, всяк в тот момент думал более об одном: что он может получить, выиграть от сложившейся ситуации, на кого ставить ныне, супротив кого вести тонкую интригу.
Заиграла итальянская музыка, и правительница, взяв под руку красавицу тетку Елизавету Петровну, направилась к празднично украшенному искусственными цветами столу.
Еще 9 ноября, после обеда, Бирона и все его семейство отправили в одной карете в Шлиссельбург. Тут его допросили в первый раз, предлагая следующие пункты:
До какой степени простирались отношения его с нынешнею благоверною государынею цесаревной Елизаветой Петровной, имевшие целью удаление от престола царствовавшего императора?
Кто именно знал об этом?
Герцог заявил, что с ним поступают бесчеловечно и неслыханным образом.
— Везде, — говорил он, — а также и в России, существует обычай уличать обвиняемого письменными доказательствами или изустными показаниями достоверных свидетелей. И еще… — Герцог помолчал и продолжил: — Прошу помнить, сам я лицо владетельное, вассал короля польского, и, следовательно, нельзя меня допрашивать и выслушивать без депутата с его стороны.
Отвечали герцогу весьма грубо.
Густава Бирона с гауптвахты Зимнего дворца увезли под стражею, в сумерки, в Иван-город.
Кабинет-министра Бестужева-Рюмина, арестованного вместе с Биронами, на дровнях отправили в неизвестном направлении.
Всего более удивило маркиза де ла Шетарди, что командовать Измайловским полком назначен был князь Гессен-Гомбургский, из ближайших людей цесаревны Елизаветы Петровны.
Чрез тайных поверенных маркиз получил следующие сведения о новом подполковнике и командире Измайловского полка.
Людвиг-Иоганн-Вильгельм, наследный принц Гессен-Гомбургский, прибыл в Россию в 1723 году, восемнадцати лет от роду, и тогда же принят в службу полковником. Петр I предполагал женить его на дочери Елизавете Петровне, но брак не состоялся по случаю кончины государя. В 1730 году Анна Иоанновна пожаловала его генерал-лейтенантом Преображенского полка. Тогда же принц сблизился с Бироном. С Минихом новый генерал был при взятии Перекопа, занятии Бахчисарая и сожжении Ахмечети, но разошелся в мнениях с главнокомандующим, отстаивая свою мысль действовать малыми отрядами, а не всею армией, склонил на свою сторону нескольких генералов, собирался, как пишут, лишить Миниха команды и тайно жаловался на него Бирону.
Беспокойный, сварливый, нрава слабого, князь Гессен-Гомбургский, ненавидя Миниха, всячески подсиживал его, был в ссоре со всем Петербургом и дружил с одним Лестоком.
Чрез тайных поверенных получал маркиз де ла Шетарди сведения и о других не менее важных для него событиях, в городе происходивших.
Так, 17 октября 1740 года, при Адмиралтействе на полковом дворе, прапорщик Горемыкин распоряжался о приводе к присяге по случаю назначения наследника престола. Трое из сосланных на работу — Иван Ильинский, Ларион Агашков, Кирилл Козлов, «потаенные раскольщики», объявили, что они «к той присяге нейдут, для. того что та присяга учинена благоверному государю великому князю Иоанну, а он родился не от христианской крови и не в правоверии». На допросе Ильинский пояснил, что «отец его высочества иноземец и в церковь не ходит и святым иконам не покланяется, о чем он, Ильинский, признавает собою, что иноземцы последуют отпадшей западной римской церкви».
Несмотря на истязания, «потаенные раскольники» стояли на своем. Их сослали навечно в Рогервик на каторжную работу.
Вероятные поводы к волнению в суеверном народе весьма интересовали как аналитиков в Сорбонне, так и их противников в масонских ложах. Вот почему сведения из сыскного приказа почитались за важнейшие.
Капитан в отставке Петр Калачов бывал с государем Петром I во многих баталиях, ездил с ним и в Голландию. ДеЛа привели его в ноябрьские дни 1740 в Петербург. Старый солдат встретился 16 ноября на
