Борис Тимофеевич Вертяков считал себя умным человеком.
То, что без советов Эллы Арнольдовны он вряд ли смог бы иметь о себе столь лестное мнение, он в расчет не брал.
И поэтому, когда он поехал в ресторан «Шконка», чтобы встретиться там с Гришей Белым, тот факт, что это именно Элла Арнольдовна надоумила его первым сделать такой тонкий политический ход, напрочь вылетел у него из головы.
Элла Арнольдовна знала, что в своем отечестве пророков не бывает, и давно уже смирилась с тем, что все ценные идеи, которые она подбрасывала Вертякову, он считал своими собственными. Эллу Арнольдовну это не огорчало, и она прекрасно понимала, что разубеждать Вертякова не стоит. Пусть себе тешится сознанием собственной мудрости и прозорливости. От Эллы Арнольдовны не убудет, зато она могла управлять Вертяковым как хотела и в случае чего могла его шантажировать, заявляя, что уйдет к какому- нибудь другому чиновнику.
Такой незамысловатый ход неоднократно приносил плоды, и Элла Арнольдовна четыре раза получала прибавку к жалованью, а однажды за несколько минут выбила из жадного Вертякова домашний кинотеатр «Сони» за одиннадцать тысяч долларов. И теперь она имела возможность смотреть в своей приемной на двухметровом экране любимые индийские фильмы с песнями и танцами, а также «Фабрику звезд».
Подъезжая к «Шконке», Вертяков в очередной раз подумал: а все-таки я умный парень. Правильно я сделал, что не стал дожидаться, когда Белый сам придет ко мне. Интересно, а что там сейчас Элла делает...
Элла в этот момент, раскинув ноги, извивалась в мужественных объятиях нового начальника вертяковской охраны, и делала она это на рабочем вертяковском столе, что доставляло ей еще и моральное удовлетворение.
– Останови здесь, – скомандовал Вертяков водителю, и тот послушно притормозил недалеко от оформленного в тюремном стиле крыльца.
– Жди. Когда вернусь, пока не знаю, – важно сказал Вертяков и неторопливо вылез из «Лексуса».
Поправив галстук, он осмотрелся и походкой президента, идущего к присяге, направился в сторону «Шконки».
Стоявший на дверях вышибала в вертухайской форме был предупрежден о визите руководителя района и с улыбкой взял под козырек. Вертяков небрежно кивнул ему и поднялся по ступенькам крыльца. Швейцар распахнул перед ним дверь, и Вертяков вошел в вестибюль, где прямо напротив входа висел кумачовый плакат с надписью «На свободу – с чистой совестью».
Усмехнувшись, Вертяков огляделся, и тут к нему подошел метрдотель, наряженный капитаном внутренней службы, который сказал:
– Прошу вас, Борис Тимофеевич. Григорий Никифорович ждет вас.
Вертяков снова кивнул и пошел следом за метрдотелем.
Они пересекли зал, отделанный под тюремную столовую, и метрдотель, открыв перед Вертяковым серую дверь с глазком и кормушкой, сделал приглашающий жест и сказал:
– Будьте любезны.
Войдя в отдельный кабинет, на стене которого висел портрет Дзержинского, Вертяков увидел сидевшего за небольшим дощатым столом худощавого мужчину средних лет.
– Приветствую вас, Борис Тимофеевич, – сказал мужчина и встал.
Обойдя стол, он протянул Вертякову руку и представился:
– Григорий Никифорович Бек. При определенных обстоятельствах – Гриша Белый. Но у нас с вами таких обстоятельств возникнуть не может, так что будем обращаться друг к другу как цивилизованные люди. Прошу вас, присаживайтесь.
Вертяков пожал сухую и жилистую руку Белого и уселся в любезно подвинутое хозяином кресло.
– Ну, дорогой Борис Тимофеевич, – сказал Белый, устроившись напротив Вертякова, – через несколько минут, как принято у истинно русских людей, на столе появится угощение, а пока могу сказать вам, что приятно удивлен вашим пониманием ситуации. Тот факт, что вы первый почтили меня своим визитом и, признаюсь, опередили меня, весьма приятен. Не часто приходилось мне встречать такую политическую мудрость. Да-да! Именно мудрость. Обычно ведь как – чиновники сидят и ждут, когда люди из... из родственной сферы деятельности придут к ним сами. А тут ведь как – кто первый пришел, тот и главный. Ну, в наших с вами отношениях главных не будет, это я фигурально, сами понимаете... И все же – польщен, польщен.
– Благодарю вас, – ответил Вертяков, выслушав тираду Белого, – но, как вы справедливо заметили, не пошевелишься сам – проиграешь. Опять же, возвращаясь к вашим словам, – у нас с вами, надеюсь, не будет проигравших. А то, что я пришел первым, так ведь иначе и нельзя! В делах, а особенно в таких важных делах, которыми мы занимаемся, нужно идти навстречу друг другу, иначе...
– Иначе ничего не выйдет, – кивнул Белый.
– Совершенно верно, – согласился с ним Вертяков, – но теперь я уверен, что у нас по всем вопросам будет...
– Полная любовь и согласие, – улыбнулся Белый.
– Точно, – кивнул Вертяков.
Процедура была успешно соблюдена, и Вертяков, повертев шеей, ослабил узел галстука.
– Никогда в жизни не носил галстука, – заметил Белый, – однажды попробовал и сразу же снял. Мне показалось, что я стою под виселицей, и на меня накинули петлю.
– Понимаю вас, – усмехнулся Вертяков, – но я ведь чиновник. Положение обязывает.
– Ноблесс оближ, – кивнул Белый.
– Именно так.
Дверь открылась, и на пороге показался официант, одетый вертухаем, который держал в руках мятый алюминиевый поднос, заставленный снедью и выпивкой. Расторопно и умело расположив на столе бутылки и тарелки, официант удалился, а Белый, посмотрев ему вслед, сказал, понизив голос:
– Скажу вам честно, Борис Тимофеевич, вся эта уголовная эстетика, которую развели в этом кабаке, мне поперек горла. Не понимаю, как люди, которые провели за решеткой много лет, могут получать удовольствие от такого... – он повел рукой вокруг себя, – от такого... дизайна. Что за бред! Мне неоднократно приходилось бывать в местах не столь отдаленных, и, признаюсь, мне там не понравилось. А им нравится! Ну да ладно... В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Позвольте налить вам водочки?
– Конечно, – кивнул Вертяков, – с удовольствием...
Наполнив граненые советские стопки зеленоватого стекла водкой, Белый поднял свою и, внимательно посмотрев на нее, сказал:
– А вот стопарики правильные. Мне, знаете ли, не нравятся всякие там хрустальные рюмки. Водка – напиток простой и грубый. И пить его нужно из соответствующей посуды.
– Полностью с вами согласен, – сказал Вертяков. – Итак? За знакомство?
– За знакомство, – ответил Белый, – а также за успешное сотрудничество.
Он выпили водку, и Белый, накладывая себе в алюминиевую миску селедку под шубой, сказал:
– Ну что же... Поскольку встреча у нас с вами деловая, я позволю себе, не задерживаясь на реверансах, перейти к делу.
– Да, конечно, – кивнул Вертяков и ткнул кривой вилкой в маринованный огурчик, – прошу вас.
– Ну, начну я, пожалуй, с невеселой темы, – Белый нахмурился, – а именно – с вашего брата. Примите мои соболезнования, но практика показывает, что уж если такой человек, как Кислый, простите, как Александр Тимофеевич, пропадает без вести, то... Этого человека уже нет в живых. Поверьте мне, Борис Тимофеевич, и не надейтесь на то, что ваш брат неожиданно появится на пороге... И так далее. Со всей ответственностью заявляю вам, что Александр Тимофеевич мертв. Никто не видел его тела, но это ничего не меняет. Так что давайте выпьем за упокой его грешной души.
Белый наполнил стопки водкой, они помолчали и выпили, а потом Вертяков сказал:
– Я, честно говоря, так и думал. Ну да не будем о грустном. Итак, если я правильно понимаю, сейчас мы поговорим о том, что изменилось в городе. Ведь вы не зря назначены сюда... смотрящим? Я не ошибся?
– Вы не ошиблись, – кивнул Белый, – но дело обстоит не совсем так, как вы подумали. То есть вы
