все стараются уяснить смысл этого антропологического термина. Здесь для нас важно: 1. соотношение плоти и тела; 2. тело в отношении ко греху и 3. аскетизм ап. Павла.
Апостол, говоря о внешней нашей оболочке, пользуется двумя словами, – σάρξ и σωμα, плоть и тело. Для поверхностного взгляда разница почти незаметная, но знающему дух языка она весьма ощутима. Истинный смысл этих выражений у ап. Павла все же остается не всегда ясным. В разговорном языке и в Септуагинте σάρξ, означает живое мясо, в отличие от χρέασ – закланное мясо (например:1 Коринф. VIII, 13). На языке Апостола[262] 'плоть' и 'тело' часто бывают синонимами, но часто вовсе не совпадают. Тело на языке Апостола может значить: 1. нечто реальное, не докетическое, противоположное σχία (Колос. II, 9); 2. нечто персоналистическое, в значении, например, личного местоимения ύμείς (Рим. 1, 24; I Кор. VI, 18–19; Ефес. V, 28); 3. единство верных со Христом (Рим. ХII, 5; 1 Кор. X, 17; XII, 12 и след.; Колос. I, 18–24; II, 19); 4. внешняя оболочка человека, 'внешний человек', тело в собственном смысле (Рим. VIII 10, 2 Кор. V, 6, 8; XII, 2–3; 1 Сол. V, 23; 1 Тим. IV, 8) и, наконец, 5. тело вообще, например, тело небесное (1 Кор. XV, 40). Наряду с этим человек в его персоналистическом значении обозначается ап. Павлом и через 'всякая плоть' (Рим. III, 20; 1 Кор. I, 29; Галат. II, 16), т. е. соответственно еврейскому kol-basar; или же всякая душа (Рим. II, 9), или плоть и кровь (Гал. I, 16).
Внешнее человека выражается также и словом 'плоть', 'ходить во плоти' (2 Кор. X, 3). 'Плоть' – это земное начало в человеке[263]; это материя земного тела, а тело – его организованная форма[264]. 'Тело' вместо 'плоть' сказать еще можно, но 'плоть' никогда не употребляется вместо 'тело'[265]. Но если плоть есть материя, то все же ее себе нельзя представить отдельно, саму по себе существующую. Она, эта плоть, связана с душою, и настолько тесно, что одна без другой они немыслимы. Плоть без души уже не плоть, и душа мыслима только внутри определенной плоти[266]. Прекрасно выразил ту же мысль J. Huby: 'Человек для ап. Павла не есть заключенная в темницу душа, но воплощенный дух'[267]. Ниже, когда речь будет о духовном начале в человеке, то мы коснемся и взаимоотношения духа и плоти. Пока что на очереди другое: тело в его отношении ко греху.
Выражение 'плоть' в посланиях Апостола неоднократно означает не только внешнее и преходящее в человеке, но и нечто низшее, со значением уничижительным. (Напр., классическое место Римл. VIII, 5-13; 1 Кор. V, 5; 2 Кор. VII, 1; Гал. III, 3 и др.). Во всяком случае, связь тела со грехом, очевидная для религиозной совести, не могла не быть предметом внимания и ап. Павла. 'Плоть' для него может просто значить и 'испорченная природа человека'[268]. Плоть является седалищем греха, как это понимали аскеты всех времен. Под 'делами плоти' (Гал. V, 19–21) Апостол понимает не только чисто плотские грехи, но и такие, как зависть, распри, ссоры, разногласия, идолослужение. Кроме того дела плоти зависят от 'плотских помышлений' (Римл. VIII, 6), противоположных духовным. Вообще же надо заметить, что понятия: ум, душа, дух, плоть очень часто у ап. Павла не имеют формально антропологического значения, не являются элементами человеческого естества, а скорее понятиями нравственного порядка[269].
Но совершенно ясно, – и это особенно важно для всей позднейшей восточной антропологии и аскетики, – что признавая плоть мощным орудием греха, Апостол никогда не дает повода считать телесное начало в человеке злым самим по себе, по существу греховным. Это освобождает раз навсегда всю аскетику от какого бы то ни было спиритуалистического привкуса манихейства и гностицизма. Какая бы жестокая борьба ни велась человеком против своих 'дел плоти', это никогда не бывает для православного аскета (в отличие от буддизма, манихейства, всякого рода спиритуализма, теософии и тому подобного) борьбою с самым телесным началом, как таковым и как якобы искони злым и порочным по существу, а только лишь с гнездящимся в нем грехом. В этом согласны толкователи и исследователи Апостола без различия их вероисповедных взглядов, настолько это очевидно[270]. Если бы плоть была сама по себе искони греховна, это приводило бы нас к неприемлемому дуализму в этике и никак не могло бы согласоваться с учением того же Апостола о теле, как храме Св. Духа (1 Кор. VI, 19–20) и о возможности приносить тело Богу в жертву живую, святую, благоугодную (Рим. XII, 1). Сказанное, конечно, не должно нисколько умалять сознания нашей греховности и, того, что, как говорит К. Барт, религиозный человек греховен, именно как таковой, ибо совесть пробуждается в религиозном сознании[271]. Он идет и дальше: 'о человеке, который бы не был грешен, мы ничего не знаем'[272].
В. Душа
Термин 'душа', достаточно близкий ветхозаветному пониманию, все же не есть что-то совершенно определенное. Ему в Ветхом Завете соответствует не только nephes, но отчасти и mah. Поэтому под словом 'душа' и прилагательным 'душевный' Апостол подразумевает разное. Он придает ему четыре значения: 1. жизнь индивидуальная в отличие от жизни вообще – ζωή. (Рим. XI, 3; XVI, 4; Фил. II, 30; 1 Сол. II, 8; 2. субъект жизни, личность (Рим. II, 9; XIII, 1; 1 Кор. XV, 45); 3. душа в отличие от тела (2 Кор. I, 23; XII, 15; Ефес. VI, 6; Колос. III, 23; Фил. I, 27; Евр. IV, 12) и, наконец, 4. чувственная жизнь в отличие от духа (1 Сол. V, 23)[273]. Впрочем, иногда эти два понятия 'дух' и' душа ' почти совпадают: 'душа' говорится о том, что следовало бы назвать 'дух (2 Кор. I, 23; Кол. III, 23)[274] и обратно[275]. Но часто они, в особенности в форме прилагательных, противополагаются, приобретая характер преимущественно этический[276]. При этом не следует вовсе здесь видеть того различия, которое гностики полагали между людьми 'психиками' и 'пневматиками'. Верные христиане по собственному опыту знают о той борьбе душевного и духовного, которая происходит в сердце каждого человека[277]. Законченного типа праведников и грешников не бывает в природе. Духовная жизнь есть жестокая борьба за Царство Небесное и в этой борьбе одолевает то одно, то другое начало в человеке. Вообще же можно сказать, что 'душа', как жизненное начало у животных, в приложении к человеку охватывает все, что является источником и началом его природной жизни; сюда включаются все способности человека, – и ум, и сердце[278].
Г. Ум
Апостол с своих антропологических построениях охотно пользуется (21 раз) и понятием 'ум' νούς. Это выражение, чуждое Ветхому Завету, и только три раза встречающееся в Новом (Лк. XXIV, 45; Откров. XIII, 18; XVII, 9) заимствовано из антропологии эллинской. Стоит только вспомнить у Аристотеля νούς παθητιχός и νούς ποιητιχός и νούς, как господствующее начало у стоиков. Что касается слова 'логос', то оно у ап. Павла, как и вообще в Св. Писания, не имеет значения психологического[279].
Апостол предпочитает, говоря о разумном начале, пользоваться именно термином νούς.. Примером пусть послужит рассуждение о законах ума и плоти (Римл. VII, 23 и сл.) и о молитве (1 Кор. XIV, 14–15). В словоупотреблении ап. Павла 'ум' означает не только интеллект и разум, но и манеру думать, мнение, чувство, приближаясь в этом отношении к совести[280], помогая человеку быть послушным Богу[281] . Ум, конечно, очень приближается к понятию 'дух'. Что это: два различных начала, или неодинаковые ступени религиозного ведения? Симар считает, что 'ум' и 'дух', равно как и 'душа', поскольку они являются понятиями этическими, не представляют собою различных принципов человеческой природы, но один и тот же[282]. Пфлейдерер же находит, что у ап. Павла не 'дух', а именно 'ум' является высшим началом в отличие от плоти[283] . То же разделяет и Бовон[284]. Ниже будет сказано, почему Апостол в своей трихотомической схеме (1 Сол. V, 23) выбрал именно слово 'дух', а не 'ум'.
Д. Совесть и сердце
Наряду с понятием ума Апостол ввел в свои рассуждения о человеке и 'совеет'. Оно заимствуется из
