Основным является в этой схеме та генетическая связь, которая существует между этими страстями или помыслами. Существует известная внутренняя диалектика греховных страстей: одна страсть производит другую. Все учители духовной брани следуют именно этой 'классической' схеме, начинающейся с чревоугодия, как самой первичной страсти. 'Страсти, подобно звеньям цепи, держатся одна за другую', – говорит Исаия Нитрийский[2006]. Это же выражает и Палама, говоря: 'злые страсти и нечестие не только вводятся одна через другую, но и подобны суть одни другим'[2007].
Приводить выдержки из творений св. Григория, говорящие о страстях, значило бы переписать без малого все его произведения. Редко в какой беседе он не касается вопроса о страстях и греховных помыслах. Очень часто его омилии заканчиваются поучениями о борьбе со страстями. Одна из них (33-я), посвящена даже целиком этому вопросу. Кроме того, в своем трактате к инокине Ксении Палама подробно развивает то же учение о страстях. Надо сказать, что оригинального у него мало в этом отделе аскетики. К оригинальности, впрочем, отцы никогда и не стремились, стараясь быть верными опыту отеческому и его отражая. Беседа 33-я повторяет буквально схемы Кассиана, Евагрия, Нила и пр.[2008], т. е. начиная с чревоугодия и кончая гордостью. Но, с другой стороны, в трактате к Ксении 'О страстях и добродетелях' дана несколько иная схема.
На первом месте он здесь ставит 'любостяжательность', как первое порождение пожелания, с отдельными видами этого греха: скупостью, торгашеством, хищничеством, воровством и всяким видом лихомания. Все это рождается от 'вещелюбия'[2009]. 'Сребролюбцы возлагают на себя бесполезное бремя или, лучше сказать, еще при жизни справляют по себе поминки. Умерших людей просто закапывают в землю, тогда как ум сребролюбца погружен в золотой прах'[2010].
На втором месте в трактате 'К Ксении' ставится славолюбие. Оно появляется рано, 'когда мы еще бываем юны, прежде плотской любви, нас встречает страсть славолюбия, как некое вступление'. Она же и мирское тщеславие, за которым может скрываться и самомнение, и лицемерие. Страсть славолюбия есть 'самая тонкая из страстей'[2011]. Славолюбие приготовляет место гордости, которая рождает зависть[2012]. Это очень заметное нарушение кассиано-евагриевской схемы, где гордость стоит на последнем месте.
На третьем месте трактат ставит страсть чревоугодия, т. е. первую в классических схемах, а на четвертом и последнем плотскую страсть. Палама объясняет, почему в этой сокращенной, четырехчастной схеме он эти две страсти ставит не на первое место, а на последнее. Это происходит не потому, что они являются последними. Как раз наоборот; являются то они первыми, но, будучи естественными, проистекающими от самой природы, а не от соучастия ума (помыслов), они, если угодно, в какой-то мере и невинны. 'Естественные движения души, – говорит Палама не указывают на болезнь души. Больной оказывается душа у тех, кто ими злоупотребляет'[2013].
Таким образом, сокращенная схема страстей построена не на плане генетическом, а по мере неестественности: Палама начинает с наиболее неестствнных страстей. Сребролюбие и славолюбие не диктуются непосредственными потребностями нашего организма, тогда как чрево и плотская брань по самой своей природе предъявляют свои требования. Оки проистекают из самой структуры человеческого организма и потому их легче объяснить и извинить. Это вовсе не означает равнодушия Паламы к этим страстям. Как раз обратно! Он очень много может что сказать в обвинение плоти. Он просто ставит их на второй план, так как они не так вытекают из действия ума, как первые две из упомянутых страстей. О страстях плотских сказано будет ниже несколько подробнее.
Но кроме этой сокращенной схемы страстей Палама вводит в свое учение и некоторые иные подразделения, которые заслуживают быть упомянутыми.
Прежде всего, как уже сказано, он отличает страсти, 'зависящие от произволения, от страстей, имеющих начало в естестве'[2014]. Кроме того, некоторые страсти явны, открыты; это, например: чревоугодие, пьянство и пр., тогда как другие тайны и скрыты от непосредственного наблюдения: тщеславие, высокомерие, самомнение, лицемерие[2015]. 'Наряду с телесными органами чувств, – говорит св. Григорий, – имеется внутри нас и другое многообещающее чувство мечтания (фантазия), из которого для любителей мира рождаются и другие наслаждения и страсти, как то: самомнение, надутость, хвастовство. Но из чувства и воображения опять-таки составляются некоторые смешанные страсти: человекоугодничество, тщеславие и гордость'. Наконец, еще одно различие: 'кроме страстей, связанных с наслаждениями и страданиями, существуют еще и другие ни болезненные, ни приятные, и как бы происходящие из смешения противоположного; таковы: ирония, лесть, обман и лицемерие'[2016] .
Упомянутое различие между страстями от естества и от произволения дает очень верный тонус православной аскетике. Эти 'естественные' страсти, если и не безукоризненны, то, во всяком случае, более извинительны. В системах аскетики никогда не заметно брезгливого отношения к самой природе, осуждение естества, как такового. Поэтому аскет укоряет не самые естественные потребности, а то, что превышает меру естества, т. е. излишества. Природа всегда 'добро зело' для восточного радостного космизма. В ней нет греха, она в. силу своей естественности благословенна. Осуждается извращение естества, неправильное пользование им. 'Причиной дурных страстей, связанных с вкусовыми ощущениями, является не пища, а неумеренность в пище, т. е. излишество, а это есть чревоугодие, обжорство, неумеренность в питии и пьянство'[2017].
Границей, таким образом, между естественным и тем, что от произволения, является умеренность, чувство меры, т. е. приблизительно то древнее 'все умеренное хорошо' и 'ничего чрез меру'.
'Что мешает тебе и отвращает от душеполезных учений' – спрашивает Палама. – 'Употребление или, вернее, злоупотребление всем твоим имуществом' [2018] 'Употребляй время, но не злоупотребляй им'[2019]. Неправильное пользование природными дарами приводит к ниспровержению той иерархии духовных ценностей, которая установлена в премудром плане Божием о мире. Ум, 'проводник и самодержец' сделан нами рабом неразумных страстей[2020]. Вместо того, чтобы одухотворить тело, мы его сделали еще более ничтожным, чем неодушевленные тела[2021].
То же мерило естественного, т. е. не чрезмерного устанавливается и в отношении той страсти, против которой Палама, как монах и глава афонских строжайших подвижников борется больше всего, т. е. против плотской похоти. Он спрашивает: 'почему же мы на последнем месте полагаем недуг плотской похоти? Потому что это есть принадлежность нашего естества. Естественное же невинно, как сотворенное благим Богом, чтобы им пользовались тем на добро. Поэтому эти естественные движения не указывают на болезнь души. Больной оказывается душа у тех, кто ими злоупотребляет'[2022].
В последнем случае в нас воцаряется 'зловредная и срамная' плотская страсть. Она, конечно, особенно удобно и легко действует в миру и в обществе. Невозможно привести все места из творений Паламы, где он говорит в похвалу монашества. Большинство его проповедей сказано или на Афоне, или в иных монашеских церквах; трактат 'О страстях и добродетелях' адресован к инокине Ксении; многие произведения также предназначены для иночествующих. Поэтому естественно, что Палама говорит преимущественно в пользу иноческого призвания, не умаляя и не пренебрегая, правда, и семейную жизнь. 'Можно и живущим в супружестве достигнуть такой чистоты, но с весьма большой трудностью'. 'Желающим никогда не давать повода противнику для соблазна следует отказаться от супружества'[2023]. Тело само по себе мешает борьбе со страстями, а многие тела, т. е. тела жены и детей еще больше этому препятствуют, говорит он все в том же трактате 'К Ксении'. И в своем 'Декалоге' св. Григорий также рассуждает о взаимоотношении и соразмерном достоинстве брака и девства[2024].
Борьба со страстями ведется вообще через подвиг. Что же касается страсти плотской, то она требует особо безжалостной борьбы. 'Необходимо и умерщвление тела и соразмерное воздержание в пище, чтобы оно не стало необузданным и не насиловало бы помысла. Все плотские страсти ничем иным не врачуются, как умерщвлением тела при содействии молитвы, идущей от смиренного сердца'
