Доктор Рёдер решил проверить это показание. Поэтому он позвонил в отдел абвера в Мюнхене и осведомился, какие функции выполнял Шмидгубер. Так как полковник Фихте уклонился от ответа, доктор Рёдер приказал приехать в Берлин вице-консулу Гизевиусу.
Примечательно, что Шмидгубер до этого дня был задержан по обвинению в валютных махинациях, что, как он подчеркивал, «в абвере было делом обычным».
Гизевиус приехал из Швейцарии в Берлин и явился к Рёдеру. Он предложил занести в протокол свои показания. Рёдер не возражал.
Тогда Гизевиус продиктовал удивительные вещи, которые у следователя не укладывались в голове и были расценены им как клевета.
Так, Гизевиус продиктовал, будто Канарису было известно о планах свержения Гитлера. Они обсуждались в Риме и были выданы Канарисом русским. Он, Гизевиус, разговаривал в Швейцарии со Шмидгубером и Иккратом, и речь шла о переговорах в Ватикане. Некто господин Х. через какого-то немецкого иезуита вел переговоры с Ватиканом. Они передавались дальше в Рим неким доктором Францем Гартманом. (Доктор Гартман проживал в Риме по поручению абвера с ежемесячным содержанием в четыреста долларов фактически с 1940 года. Он должен был использовать свои связи с патером Цейгером в Ватикане. Абвер предложил ему устроиться на год, но вдруг он получил известие, что другой человек – доктор Йозеф Мюллер – станет исполнять его обязанности. Гартман, который тем временем уже снял в Риме квартиру, запротестовал, напомнив, что Канарис направил его в Рим на год. Канарис послал в Рим для урегулирования вопроса капитана Лидига, который в качестве руководителя группы I M тогда курировал Гартмана. Лидиг – по свидетельству Рёдера – вручил Гартману чек на крупную сумму. Если он подпишет чек, то получит деньги. Гартман так и сделал, получил пятьсот долларов, но остаток суммы так никогда и не увидел.)
Далее Гизевиус продиктовал для протокола, что один немецкий генерал танковых войск, части которого в 1941–1942 годах находились на переформировании в районе Эльбинга, должен был атаковать штаб- квартиру Гитлера и устранить всю нацистскую верхушку. Гизевиус подписал протокол. Затем ушел.
Доктор Рёдер был поражен. Все это он посчитал клеветой на абвер и вермахт.
После допроса Гизевиус отправился к Канарису и пересказал тому содержание разговора, – разумеется, далеко не все, что он там говорил. Канарис привел ему столь серьезные аргументы, что на следующий день Гизевиус вновь появился у доктора Рёдера. Теперь он хотел внести изменения во вчерашний протокол.
Рёдер отказался делать это. Но Гизевиус, если пожелает, может внести исправления. Теперь, в свою очередь, отказался Гизевиус.
На это доктор Рёдер заметил:
– Вы можете жаловаться.
Гизевиус так и сделал. Он продиктовал новый текст с жалобой для занесения в протокол. Позднее эта жалоба была отклонена президентом имперского суда.
В результате впервые была брошена тень подозрения на абвер. Обвинения были выдвинуты не тайной государственной полицией, а люфтваффе, к которой в 1939 году относился и доктор Шмидгубер. Доктор Рёдер отправил документы Шмидгубера в имперский военный суд для ознакомления.
4 апреля 1943 года военный суд выдал ордер на арест Догнаньи, его жены и Дитриха Бонхёфера, а также на изъятие вещественных доказательств.
Еще незадолго до этого Канарис в очередной раз посоветовал Остеру уничтожить все, что могло бы скомпрометировать абвер. Но Остер считал себя в безопасности от любых происков Главного управления имперской безопасности. Он ничего не сделал. Ему и в голову не приходило, что удар может исходить от военного суда. Кроме того, он чувствовал себя в безопасности еще и потому, что главные документы Сопротивления были перепрятаны.
5 апреля 1943 года двое людей высаживаются из машины перед домом абвера на Тирпицуфер, входят в здание и поднимаются на старом скрипящем лифте.
Один, в форме летчика со знаками различия главного военного судьи, – доктор Манфред Рёдер, который еще в прошлом году был судебным следователем по делу «Красной капеллы». Второй – сотрудник уголовной полиции Зондереггер из тайной государственной полиции.
Когда лифт останавливается, доктор Рёдер на мгновение задерживается.
– Как договорились, господин Зондереггер, вы должны только следить. Пока речь идет о военных вопросах, вы ни в коем случае не вмешиваетесь. Но все внимательно подмечайте.
Чиновник кивает.
Медленно они поднимаются еще на один пролет и теперь оказываются перед кабинетом адмирала Канариса под самой крышей.
Главный военный судья просит доложить о себе адмиралу. Проходит немного времени, и секретарша проводит в кабинет адмирала.
Помещение обставлено чрезвычайно просто – неуютная высокая комната с балконом на Тирпицуфер.
Адмирал, за время войны растративший много нервной энергии, производит впечатление подавленного, неуверенного человека, когда приглашает главного военного судью садиться. Снизу вверх он глядит на посетителя и пытается прикурить свою наполовину истлевшую сигару.
– С сожалением должен доложить вам, господин адмирал, что имперский военный суд на основании серьезных обвинительных показаний выдал ордер на арест господина фон Догнаньи.
Лицо за письменным столом начинает наливаться краской.
– Но нет, это невозможно. Догнаньи – нет, нет…
– Затем предписано изъять вещественные доказательства, – продолжает доктор Рёдер.
Канарис снова откладывает сигару.
– Желает ли господин адмирал присутствовать при аресте?
Канарис, что-то невнятно бормоча, поднимается, затем громко говорит:
– Идемте!
Лицо его становится багровым и одутловатым. Он первым проходит через приемную, в которой на машинках печатают две женщины. Затем втроем они входят в комнату генерала Остера.
Канарис явно возбужден, хотя эта акция для него – не такая уж неожиданность. Небе заблаговременно предупредил, что по абверу намереваются нанести удар, и еще накануне из другого источника Канарис узнал, что над его отделом Z нависла серьезная угроза. Остер прекрасно знал об этом. И фон Догнаньи знал. Канарис вызвал Остера:
– Остер, возникла серьезная опасность. Позаботьтесь, чтобы в вашем бюро не смогли обнаружить и намека на компрометирующие документы!
Адмирал в коротких словах объясняет своему генералу в отделе Z существо дела и распоряжается, чтобы тот следовал за ним.
Остер холодно разглядывает нежелательных посетителей сквозь монокль.
– Догнаньи ничего не совершал, насколько мне известно.
Никто не обращает внимания на это возражение. Во главе с Канарисом все проходят через кабинет Остера к двери, ведущей в комнату Догнаньи. Догнаньи сидит за столом и работает.
Его кабинет был угловым. У окна стоял круглый коричневый стол, напротив входа – письменный стол, рядом на стене висело пальто. Чуть далее находилась стойка для одежды, а напротив окна – старомодный обшарпанный сейф зеленого цвета.
Догнаньи беспокойно переводит взгляд карих глаз с одного неожиданного визитера на другого. Он поднимается, бледный и хрупкий. Доктор Рёдер медленно подходит к столу. Канарис остается стоять в дверях. Остер делает несколько шагов, а Зондереггер становится в угол за круглый стол, откуда можно обозревать все помещение.
До этого момента ни у имперского военного суда, ни у тайной государственной полиции еще не имелось каких-либо вещественных доказательств против абвера. Но легкомыслие отдела Z сослужило тайной государственной полиции огромную службу. Отдел дал ей в руки конец ниточки, с помощью которой тайная государственная полиция постепенно распутывала клубок тайн I центрального отдела, что привело к тяжелейшим последствиям.
