такая густая, что я лишился зрения. Эта тень грозила погубить меня. И я понял, что это тень Атлантиды… Страшная, грозная, могущественная. О такой говорилось в легендах…
Я проснулся от того, что мне стало нечем дышать. Пробудившись, я понял, что предал свой народ и, если немедля не одумаюсь, утоплю Кхешию в крови.
Кулл не тот, о ком говорится в пророчестве, и время пророчества еще не пришло. Не спорь со мной, брат. Я слышал об валузийском короле многое. Говорят, он хитер, точно демон, и, боюсь, ты напрасно поверил ему. Теперь возвращайся и передай мой ответ. Будет битва.
— Да, брат Сенахт, — печально вздохнул Усирзес. — Если ты передумаешь, король Кулл ждет от тебя вестей до полудня.
— Нет, Усирзес.,
Поднявшись со скамьи у ног владыки, жрец отступил на шаг и поклонился:
— Мой господин, я думаю, святыня должна храниться у тебя, ибо моя судьба мне неведома.
Он передал повелителю шкатулку, снова поклонился и вышел.
Сенахт приоткрыл крышку и удивленно вскрикнул: на папирусе пульсировало алое пятно. В канун испытаний на нем проступила кровь Истинного бога, и у правителя Кхешии не осталось и тени сомнения в том, что он был прав, когда решил принять бой.
Против богов Севера и Юга — за свой народ!
Итак, ничего не вышло.
Завтра кровь тысяч воинов, спавших сейчас в походных шатрах, обагрит кхешийскую землю. Звезды не соврали, и Всевидящая Нут не ошиблась.
Усирзес быстро спустился по мраморной лестнице, беспрепятственно миновал стражу и, распахнув дверь, остановился. Ночной воздух показался ему необычайно свежим. Было так тихо, как бывает только перед рассветом.
Жрец зябко поежился и шагнул на ступени, но снова замер, заметив, что над стенами Туита дрожит красноватое зарево. На утреннюю зарю, это совершенно не походило, да и солнце вставало совсем с другой стороны.
— Это Халег поджег валузийский флот, — сказал кто-то сзади.
Усирзес оглянулся: между колоннами стоял человек в жреческом плаще. Капюшон был наброшен на голову, и лицо незнакомца оставалось в тени.
Усирзес поклонился ему и быстро сошел с сад.
— Подожди, Та-Нут, — услышал он за спиной.
Из-за стволов плодовых деревьев, преграждая ему путь, вышли пять воинов в черных накидках.
— Что тебе нужно? — спросил Усирзес, поворачиваясь к жрецу.
— Взгляни на меня, — ответил тот, откидывая капюшон.
И тогда Усирзес узнал собеседника — это был Нутхес, который исчез вместе с десятником из храма Сатха. Он не успел даже испугаться. Резкая боль оглушила его, он вскрикнул и упал на песок.
Усирзес очнулся в помещении со сводчатым потолком без окон и со стенами из грубого камня. Трещали вставленные в скобы факелы. Воздух был спертым и удушливым.
Он лежал на столе. Его запястья и щиколотки сковывали цепи.
Два иссиня-черных раба в набедренных повязках разводили в жаровне огонь. На низком каменном столике лежали крючья, тиски, иглы и совершенно не знакомые предметы. Отсветы рыжего пламени плясали на орудиях пыток…
У другой стены в полумраке застыли в креслах жрецы.
Усирзес попробовал подняться, но цепи держали крепко. Стоявший у жаровни раб покосился на него.
— Я сводный брат владыки. Вы не посмеете… — прохрипел Усирзес.
— Нет, — ответил ему голос, который показался Усирзесу знакомым. — Ты предатель. А разве может предатель быть братом владыки?
Усирзес промолчал.
Тогда один жрец, тот, что сидел с краю, подался вперед, и пламя факела выхватило из полумрака его лицо.
— Помнишь меня, Та-Нут? — спросил Нутхес. — Вижу, помнишь. Я пришел из Тшепи, чтобы увидеть тебя.
— Мы хотим знать все о твоих друзьях, — заговорил Сатхамус. — Расскажи нам, кто тебе помог встретиться с Сенахтом.
Усирзес, не произнеся ни слова, отвернулся.
В жаровне трещал огонь.
— Ты проживешь до полудня, — пообещал ему верховный жрец, — и это будет самый долгий день в твой жизни. Ты даже не представляешь, сколько боли может вместить в себя один день. — Сатхамус повернулся к рабам: — Начинайте.
Глава восемнадцатая
Кулл в то утро был чернее тучи. Он сидел в тени шатра у откинутого полога с кубком в руках и бросал мрачные взгляды то на город вдали, то на черные остовы кораблей, торчавшие из реки на мелководье. И ждал Усирзеса. Солнце невыносимо медленно карабкалось по небосклону. Так медленно, что, казалось, оно никогда не достигнет зенита.
В душе Кулла бушевала ярость. Валузийский король не мог простить себе, что кхешийцы провели его, как мальчишку. Он пил вино кубок за кубком, но не пьянел, а злость и досада не отступали. Остовы кораблей, все ясней и отчетливей становившиеся в свете дня, лишь еще больше гневили варвара.
«Сорок три», — опять пересчитал он.
Вскоре после полудня от кхешийского лагеря отъехали пять всадников. Они неслись по дороге что было сил, и пыль серым шлейфом тянулась за их лошадьми. Не доезжая до валузийских постов на полет стрелы, всадники развернулись, и один из них бросил какой-то тюк.
— Передайте это вашему королю, валузийские свиньи! — громко крикнул он, коверкая слова чужой речи.
Всадники Энкеши подобрали тюк, вернулись в лагерь и передали его Келкору. Это оказался старый мех, едва ли на что-то пригодный. Командир Алых Стражей открыл его и с горечью посмотрел на Кулла.
Король подошел и тоже заглянул внутрь: на него смотрела отрубленная голова. Лицо мертвеца было обезображено пытками, его покрывал слой спекшейся крови и грязи, гримаса боли исказила черты, но все сразу признали Усирзеса.
— Жаль, — вздохнул Рамдан, — И жреца жаль, и то, что ничего у него не вышло.
— А мы потеряли целый день, — буркнул Кулл. — Проклятье!
Он прищурился и посмотрел на небо: полуденное солнце висело над самой его головой. Черным крестом дрожал в поднебесье гриф.
Бросив кубок, Кулл бесцельно побрел по лагерю между шатрами. Телохранители старались не попадаться ему на глаза.
Ночью, вернувшись после глупой стычки, он увидел горящие корабли, число которых безжалостно множило черное зеркало реки… А теперь вот еще и Усирзес…
Кулл вдруг подумал, что безнадежно увяз в этой войне, как в болоте, и скривился, будто у него заболели сразу все зубы.
Посредине лагеря атлант остановился и начал рисовать на земле кончиком клинка. Двумя линиями он обозначил Таис, а неровным кружком сбоку — Туит.
«Крепость-то так себе. Одно название. Стены низкие. Ворота с одного удара можно вышибить. Мне бы хватило трех сотен ударов сердца, чтобы подняться на стены и вырезать гарнизон. Так…» — сказал себе он и начертил рядом с кружком пологую дугу — лагерь кхешийской армии.
«Сойдись мы в поле, я бы их разбил. Наемников много. Эти воюют за деньги и знают: мертвым ничего не нужно. Под натиском побегут… Но тут этот город. Крепостная стена хоть и плохонькая, а фланг закрывает и мне не дает развернуться. А Сенахт — не дурак. Встанет у стены, поставит наверх лучников, и не взять мне его… Город и армия. Проклятие!»
Кулл стер рисунок ногой.
Воздух дрожал от зноя. Туит походил на призрачный город. В добела раскаленном небе кружил гриф. Варвар проследил за ним взглядом, и губы короля изогнула усмешка. Он обернулся. У шатра сидел седобородый грондарец и медленно что-то жевал.
— Видишь птицу, воин? — спросил Кулл.
— Вижу, мой король.
— Можешь подстрелить?
Старый лучник прищурился:
— Высоко летает… Достану.
Он поднялся и, пригнувшись, нырнул в шатер. Вернулся с луком. Отошел шагов на десять, прикрыл рукой глаза от солнца. Лук он не поднимал, а просто стоял и смотрел.
Так прошло пять десятков ударов сердца.
И вдруг старик быстрым движением поднял лук и почти не целясь, как, по крайней мере, показалось Куллу, пустил стрелу.
Птица в поднебесье громко закричала и опрокинулась на одно крыло. Она уже не парила, а падала…
— Эх… — пробормотал лучник. — Мой король, я ему только крыло подранил. Высоко все же…
— Ну и демон с ним… — пробормотал Кулл.
Он стоял у шатра и из-под руки следил за грифом. В серых глазах короля плясали веселые искры: он наконец-то сообразил, как переиграть правителя Кхешии и Черное Логово.
Темнело.
Халег стоял у бойницы на смотровой площадке башни и в раздражении теребил кинжал. В меркнущей дали на той стороне поля зажигались костры.
Весь день валузийцы поднимали груз с затонувших кораблей и не выходили за изгородь. Вокруг лагеря шныряли конные разъезды. То и дело возникали мелкие стычки между всадниками обеих армий, но противник лишь отгонял кхешийцев, никого даже не пытаясь преследовать.
Все это настораживало тулийца, ибо он понимал: Кулл что-то замышляет.
— Измал, ты не знаешь, что там происходит?
— Нет, Халег, — ответил тысячник.
Тулиец замысловато выругался и метнул через плечо кинжал.
Поймав дрожащий свет лампы, клинок тускло вспыхнул, перелетел площадку и воткнулся в деревянный поручень у другой стены.
Кто-то поднимался по лестнице. Шаги звучали все громче и замерли у последней ступеньки.
Халег обернулся.
— Ну, тебе чего? — спросил он гонца.
Воин поклонился:
— Господин Сенахт, повелитель Кхешийской земли, просит тебя прийти во дворец наместника…
— Ладно, буду. Измал, я пойду послушаю. Может, что путное услышу.
— Хорошо.
Халег сдернул с кресла плащ, подобрал кинжал и стал спускаться по лестнице.
— Измал! — крикнул он, одолев пролет. — Пошли со мной!
Они пронеслись
