жрецы правы — скверное дело. Битва ночью — это бойня. А если Кулл нас провел, и того хуже…
Он сел в лодку…
Весь путь через реку Халег молча смотрел за борт — на качавшиеся на волнах блестки звезд.
Когда пристали, к лодке тотчас подскочил сотник.
— Лазутчики вернулись? — спросил тулиец.
— Да, — ответил тот.
Халег выбрался из лодки и быстро зашагал по косогору — туда, где строились кхешийские части. Сотник поспешил следом.
— Ну, что там? Говори! — приказал Халег.
— Видели валузийскую пехоту. Не меньше тысячи. Точнее определить помешала темнота.
— Это передовой отряд, — кивнул Халег. — Нет, Кулл вовсе не безумен. Он осторожен… Я бы поступил так же… Как далеко они от переправы?
— В четверти лиги.
Халег присвистнул.
На косогоре в окружении телохранителей и жрецов Сатха стоял черный паланкин Тха-Таурага. Рядом рабы поставили несколько кресел. В одном из них сидел Сенахт.
Подойдя, тулиец поклонился.
— С того берега перешла только половина воинов, — сказал владыка. — Я отдал приказ строить фалангу.
Халег едва заметно кивнул.
— Скажи нам, Халег, как лучше поступить с отрядом Кулла? — спросил Тха-Таураг.
— Перебить всех до одного. Как можно быстрей и тише. Затоптать конницей.
— Здраво, — согласился Тха-Таураг.
— Я немедля пошлю наемников… — начал тулиец.
В тот же миг красный отсвет упал на косогор и на реку. Над Туитом взметнулось пламя. Халег обернулся к городу: у городских ворот выросло красное, точно раскаленное, облако, по форме напоминавшее быка.
По лицу владыки пробежала тень недоумения.
— Что происходит? — поинтересовался он у Халега.
— Похоже на сигнал… — тихо ответил тот. — Да, так и есть!
— О чем ты говоришь? — встрепенулся Тха-Таураг.
— Это знак Куллу, — пояснил Халег, обернувшись к Сенахту, — Этот красный бык означает, что нас провели, как мальчишек. Мы лишились Туита!
Он мрачно усмехнулся и побежал к кораблям.
— Господин, что происходит? — всполошились военачальники, окружавшие правителя.
Сенахт встал. Было видно, как дергается его щека.
— Что происходит? — переспросил он. — Ничего… Нас обманули. Остановить переправу! Верните воинов на берег. Мы возвращаемся.
— А как же валузийский передовой отряд? — спросил командующий кхешийской конницей.
— Это не отряд, — покачал головой Сенахт. — Это вся валузийская армия.
Глаза Тха-Таурага сверкнули.
— Проклятие… — пробормотал маг.
— Здесь, — продолжал владыка, — на этом берегу, кроме Кулла и тысячи воинов, которых видели лазутчики, нет ни души. Его войско там. И, думаю, оно уже вошло в город…
Луна еще не взошла, и было темно — хоть глаз выколи.
Два стражника стояли на смотровой площадке башни, возвышавшейся над воротами. Всю щеку одного из них пересекал шрам — след от удара ножом в какой-то пьяной драке.
Кхешиец уже забыл, когда и где это было. Он и свое имя уже не помнил, ибо все называли его Шрамом.
Второй был самым заурядным воякой, в юности поступившим в отряд туитских стражников и с трудом дослужившимся до десятника.
Кхешийская армия снялась из-под Туита и ушла на другой берег по мосту, составленному из судов. Внизу спешно разбирали шатры, на подводы грузили войсковое имущество, и стражники равнодушно наблюдали за тем, как в свете костров, ругаясь, суетились обозники, свертывавшие лагерь.
Наконец последняя телега отбыла к переправе, и стало тихо.
Вечером Шрам слегка перебрал пальмового вина, и теперь глаза у него слипались, точно веки были смазаны медом.
— Эй! — толкнул его локтем напарник.
Шрам вздрогнул и судорожно сжал в руках копье. Он заснул стоя.
— Ты, братец, не спи, — нахмурился десятник. — В другой раз я тебя не так разбужу. Понял?
— Понял.
Шрам зевнул и потянулся, разминая затекшие плечи.
— Мерещится мне что-то неладное… — буркнул его напарник.
— Что?
— Да не разобрать, темень-то какая за лагерем…
— Нет там никого, — тихо сказал Шрам.
— А я что говорю? Мерещится.
Шрам протер ладонями глаза. И тут ему показалось, что под стенами Туита в свете догорающих углей копошится множество крупных насекомых. Тьма шевелилась и ползла к городу, словно была живой.
— Труби! — прохрипел он.
— Чего трубить-то?
— Там…
— Что там? И тебе померещилось?
— Да вроде нет там никого, а вроде и есть…
— Понимаешь, если я сейчас дам сигнал, перебужу всех, а после окажется, что протрубил зря, худо будет, — сказал десятник.
— Это точно, — кивнул Шрам и предложил: — А давай факел со стены бросим.
— Это можно.
Шрам взял смоляной факел, запалил от лампы и, размахнувшись, швырнул подальше в ночь. Прочертив огненную дугу, факел упал и осветил вокруг себя землю.
— Нет там никого, — вздохнул десятник.
Послышалось короткое жужжание, и, оглянувшись, он увидел, что Шрам привалился к стене, а из его груди торчит оперенная стрела.
Десятник снова взглянул вниз и обомлел: тысячи валузийских воинов шли через покинутый лагерь бесконечным живым потоком, точно саранча.
Кхешиец поднес к губам сигнальный рожок, но вражеская стрела разорвала ему горло…
Валузийцы пришли под стены Туита среди ночи. Их не ждали. Грондарские лучники перебили караульных на башне, по приставным лестницам пехотинцы перебрались через стену и вырезали всю стражу у ворот. Город спал, не ведая о своей судьбе.
Когда ворота Туита распахнулись, Рамдан подал Куллу знак и, прочитав заклинание, ударил о каменную плиту, лежавшую у ворот, своим посохом. Ночь расколол сухой оглушительный треск, из камня вырос огненный бык и встал вровень со стенами. Вокруг мага было светло, как днем…
Конники Энкеши и Эрадаи галопом въехали в город и понеслись по темным и кривым улочкам Туита, точно демоны смерти… Горожане заперлись по домам, моля Сатха о защите.
Воины, не встречая сопротивления, растеклись по городу.
Гарнизон Туита, застигнутый врасплох, быстро разоружили. Кхешийцы сдались, даже не пытаясь драться. Дворец наместника также пал без боя. Разоруженную стражу увели в подвал и заперли до утра…
В покоях дворца расположились валузийские военачальники.
И только в храме Сатха, что стоял на городской площади против дворца наместника, полегла сотня валузийских пехотинцев. В храме в ту ночь находились послушники и жрецы, с ними остался маг Черного Логова — Амензес…
В полутьме храмового зала на циновке лежал Амензес. Глаза его были прикрыты, и грудь вздымалась мерно, как у спящего. Его сознание витало сейчас далеко от Туита — на той стороне реки. Амензес смотрел на миг глазами совы и видел Кулла и валузийских воинов, бредущих по пустому и темному берегу…
Из транса его вывел послушник.
— Как ты посмел? — выдохнул Амензес, придя в себя.
Он поднялся с циновки, собираясь наказать дерзкого, но голова его закружилась, а ноги стали ватными. Чтобы не упасть, маг схватил послушника за плечо.
— Прошу прощения, господин, — заговорил, оправдываясь, послушник. — Валуэийцы в городе…
— Что? Ты бредишь? — прошипел «Амензес. Он ничего не мог понять и оттого злился еще больше. — Я только сейчас видел Кулла на том берегу…
Послушник затравленно оглянулся. Маг прислушался.
Тревожно мигали огни светильников. За стенами слышались невнятный гомон, лошадиное ржание и крики. Внезапно глухой и тяжелый удар сотряс все здание.
— Что это? — спросил Амензес.
— Они вошли в Туит.
С пятого удара таран вышиб храмовые ворота.
С факелами в руках внутрь ворвались валузийские пехотинцы.
— Колдовское отродье! — тяжело дыша, бросил одни и рубанул стоявшего у ворот жреца секирой.
— Где-то здесь точно есть золотишко, — крикнул другой и начал тыкать копьем в ниши.
Третий разбил палицей статую Сатха.
Амензес от такого святотатства едва не задохнулся, а глаза его вспыхнули недобрым огнем.
— Прочь, варвары! — зашипел он. — Грязные валузийские свиньи! Я напою Великого Змея вашей кровью!
Курчавый рослый валузиец обернулся на голос. Из всего сказанного он не понял ничего, но по тону определил, его оскорбляли.
— А ну-ка повтори, что ты сказал, кхешийский урод? Сейчас я пощекочу тебя немного…
Послушники отступили за спину мага.
— Ты узнаешь ярость Сатха, — пообещал валузийскому пехотинцу Амензес.
Он сорвал с пояса покрытый письменами кожаный кошель и, когда воины подошли ближе, прочел короткое заклинание, закрыл глаза и высыпал из кошеля бесцветный порошок на пламя стоявшего рядом светильника.
Вспышка была мгновенной и такой яркой, что казалось — под сводами храма зажглись сотни солнц. Потом повалил белый дым, от которого глаза переставали видеть.
Никто из валузийцев, набившихся в храм, не успел заслониться от света и укрыться от дыма — все ослепли.
— Вот она, ярость Сатха! — восторжествовал Амензес.
В храме началась свалка, беспомощные воины отчаянно бранились, стараясь найти выход.
Маг взял в каждую руку по жертвенному кинжалу и начал резать воинов, точно скот. Его движения были быстрыми и точными, как удар кобры. Вопли врагов звучали для него нежнейшей музыкой, и он радостно приносил своему богу одну жертву за другой.
Валузийцы попытались достать мага мечами, но удары слепых
