когтистыми лапами в голову. Удар не только силен, но и неожидан, потому что нападает сова сзади и сверху, к тому же совершенно бесшумно. Ударит и, взмыв на ветку, защелкает клювом, уже не скрываясь и явно угрожая повторным нападением.

Кто еще может так самоотверженно защищать гнездо с птенцами? Даже самые смелые и сильные из дневных лесных хищников не столь отважны, чтобы нападать при этом на человека. Тетеревятники с тревожным криком носятся за деревьями, стараясь, однако, не попадаться на глаза. Один из самых могучих пернатых хищников орлан-белохвост кружит в поднебесье, будто дела ему нет до того, что происходит внизу, в собственном его доме. Неясыть не интересуется намерениями случайного прохожего. Она наносит удар первой, не дожидаясь, пока похитят у нее птенца, и открыто угрожает повторным нападением, привлекая все внимание только к себе.

Немного спустя у совят появляется осторожность, к ним уже не подойти близко ни днем, ни в сумерки, ни ночью. Они уже сами могут постоять за себя, и жизнь родителей становится спокойнее: опека и защита теперь не так нужны их детям, которые в середине лета одеваются настоящим пером и становятся совами. Их только надо подучить основным приемам родовой охоты, а потом можно и расставаться. Старые совы остаются жить безвылетно около семейного дупла, молодняк к осени рассеивается по ближним и дальним окрестностям.

Неясыть — ночной хищник. Даже когда наступает макушка лета с самыми короткими ночами, неясыть никогда не начинает охоту засветло, подобно ушастой и болотной совам и сычу. В какой-то миг густеющих сумерек, когда быстро тускнеет заря и блекнут ее теплые краски, сбрасывает она дремоту и, развернув крылья, быстро несется между деревьев.

И совята молчат почти до темноты. Но вот зажигаются звезды, у опушек начинают мурлыкать козодои, и тогда из густых, потемневших крон раздается просящий, сипловатый писк изголодавшихся за долгий день птенцов. Сначала они пищат на месте, где сидели днем, и голоса их, чередуясь, звучат в вечерней тишине, как скрип качелей. Потом в нетерпении начинают перелетать с дерева на дерево, все дальше и дальше в ту сторону, где охотятся родители. Перестал скрипеть один — значит отдала ему мать только что пойманную полевку, замолчал другой — тоже получил порцию.

Света неясыть не боится. Ночью она не улетает из луча яркого прожектора и без признаков беспокойства продолжает перекликаться со своей парой, сколько на нее ни свети. Зимой, весной и осенью не прочь погреться на солнышке. Весной, когда в неодетом лесу особенно много света, самец готов к защите семейной территории от вторжения чужака в любое время дня. Стоит свистнуть по-совиному неподалеку от дупла, он тут как тут. Не замечая фальши вызова или не обращая на нее внимания, совин следует за человеком, заглядывает ему за спину, но там никого. Дразня, можно довести его до границы участка, но даже крик настоящего соперника не заставит хозяина перелететь через эту невидимую черту. Весной, облетая семейную территорию, он кричит почти до восхода солнца, а днем внимательно следит за всем, что происходит вокруг, но никого не трогает из своих маленьких соседей. А чтобы отпугнуть какого-нибудь бесцеремонного поползня, ему достаточно только раз распахнуть глаза.

Глаза неясыти настолько черны, что в них не видно зрачков. Из-за этого трудно понять, куда направлен совиный взгляд. Дремлющая сова широко раскрывает оба глаза на любой неожиданный звук. Не заметив ничего заслуживающего внимания, она снова, не мигнув ни разу, закрывает их так медленно, что движение смыкающихся век неуловимо. Не так плавно ползет по травинке маленькая улитка, как совиный глаз из округлого становится едва различимой щелкой. Животных пугает или настораживает внезапно обращенный на них взгляд. Когда же этот взгляд медленно «гаснет», то, наоборот, производит успокаивающее впечатление, а сама сова словно становится невидимкой, наблюдая, однако, сквозь узенький прищур за всеми и за всем.

Может показаться, что для совы более проста и легка охота на глаз. Но неясыть берет бегающую по земле мелкую добычу без промаха и на слух. Природа настроила и отрегулировала ее слух на еле слышное, слабое попискивание, шорох, царапанье, издаваемое мышью или землеройкой, так точно, что одного из этих звуков достаточно, чтобы сова устремила свой взгляд в самую точку, откуда раздался писк или похрустывание мерзлой травинки на зубах зверька. Повторения не нужно. Сидя на десятиметровой высоте, она с одного раза, с одного броска берет из-под четвертьметрового слоя снега землеройку. На снегу остаются только две дыры от совиных ног, два веерных отпечатка от ее крыльев и крошечный, как бисеринка, шарик замерзшей крови. Посторонние лесные шумы: скрип деревьев и стук ветвей, шелест листвы, соловьиный свист и рев оленей — для нее не помеха.

У быстро летающих птиц наружные опахала крайних полетных перьев крыла — словно заточенные лезвия, а сами перья жестки, упруги и крепки. Такие крылья рассекают воздух со звуком, слышным иногда за сотню шагов. Полет совы на предельной скорости бесшумен, потому что ее маховые перья с верхней стороны покрыты густым, коротким и нежным пушком, а их наружные края рассечены на короткие реснички. Такие крылья даже при сильных и резких взмахах не рождают звука. Но удивителен не бесшумный полет неясыти в непроглядной лесной темени, а скорость, с которой летит она на таких мягких крыльях, и маневренность, доступная лишь мухоловкам, трясогузкам и другой мелкой птице. Неясыть настигает и ловит в воздухе летучую мышь, за полетом которой трудно следить взглядом, ночных бабочек, за которыми могут гоняться лишь виртуозы — летучие мыши.

При необходимости ночной ас летает с той же уверенностью и днем, и ни ворона, ни тяжеловесный ворон не угонятся за неясытью, если она захочет от них скрыться. Но, обладая таким преимуществом в скорости, она проявляет завидные терпение и выдержку и никогда не удирает от беснующегося воронья, часами орущего вокруг. Это не боязнь, это уверенность в себе и смелость сильной птицы, которая может постоять за себя в любой ситуации.

Кленовый листопад

есколько дней подряд то в одну, то в другую сторону гнал осенний ветер бесконечные стаи низких, серых туч. Из их разбухшей утробы лились и лились холодные дожди, и земле уже некуда было девать лишнюю воду, она не нужна была ни деревьям, ни травам. Отяжелели от влаги грибы, и рослые белоногие мухоморы переламывались пополам под бременем собственных шляпок.

Но, наконец, под вечер вместо дождя закружили в лесу белые мухи, исчезая бесследно от прикосновения к веткам, листьям, оленьим рогам и мокрой земле. Потом на дальнем конце просеки словно окно засветилось: золотисто-розовым светом обозначилось чистое небо, а сверху из сизо-серой завесы в него опустилось пылающее солнце, сжигая бездымным пожаром обрывки последних туч. Первая ясная ночь была тихой, холодной и звездной, и перед рассветом будто невесомая пыль далеких звезд осела на поникшие травы: ночной морозец выжал из воздуха сухой иней, и от него побелела и тускло заблестела большая поляна в оленьем лесу.

Но едва поднялось над деревьями солнце нового дня, как быстро стал зеленеть дальний край поляны, и жарко засияли вокруг нее стройные клены. Верилось, что теперь-то, согретые теплыми лучами, они подержат на ветвях свою торжественную и светлую красоту, что отпразднуют вместе со всеми деревьями золотую осень.

А получилось совсем иначе. Начиналась обычная дневная жизнь леса. Возле замшелого, кривобокого пня из перепутанной травы тесной кучкой вылезли опенки. Серые, шершавые шляпки грибков, как спинки озябших за ночь мышат, прижались друг к дружке, чтобы согреться. На пень вскарабкались две божьих коровки и засверкали на потрескавшемся торце, как две алые капельки. Где-то в отдалении застучал на «кузнице» дятел. Потом в той же стороне, невидимый за соснами, молча пролетел ворон, осматривая места ночных оленьих турниров. Каждый взмах сильных крыльев черной птицы сопровождался упругим свистом, и от одного из них чуть вздрогнул озаренный утренним солнцем крайний клен и уронил свой первый лист. Легкий, как птичье перо, нежный, как лепесток лесной яблони, он, падая, чуть коснулся другого, увлекая его за собой, и оба легли чуть поодаль друг друга, не примяв ни травинки. А следом, покачиваясь на лету, ударяясь о ветки и веточки, стали беззвучно падать их соседи. Чем сильнее пригревало осеннее солнце, тем гуще сыпались листья уже со всех кленов, и дятел, как ни спешил, не успевал вести им счет, сбиваясь с него на третьем-четвертом ударе. Все шире и плотнее становились желтые круги у подножий темных стволов, все меньше оставалось листьев наверху: так начинался тихий кленовый листопад, открывая светлое бабье лето.

Засыпало легкими кленовыми листьями и грибы, и двух божьих коровок, и анютины глазки. Жучки

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату