вылезли снова на солнышко, опенки — тоже, став через день грибами, а цветку помог увидеть небо барсук. Ночью основательно и не торопясь сгреб зверь целые вороха свежего опада и затолкал их в свою нору, которую перед этим проветрил, выбросив из нее старую, побитую подстилку. Спать зимой будет не как- нибудь, а на пышной постели.
Потом, когда холодный ветер-листобой оголит березы и дубы, листьев будет еще больше, но надеяться барсуку на то время уже нельзя, потому что вместо сухой и мягкой постели придется собирать тогда сырье, которое под землей станет еще сырее. Может быть это простое совпадение, но почти все барсучьи «городки», которые я знаю в воронежских лесах, вырыты там, где растут хотя бы два-три клена. Правда, у нас, кроме сосновых посадок да степных осиновых кустов, и лесов таких нет, где бы не было кленов. А там, где нет берез или кленов, не бывает настоящей золотой осени. Зелеными опадают листья с ольхи и ясеня, всегда остается зеленое пятнышко на осиновом листике, нет чистоты и яркости у дуба, только клены словно обменивают свою зелень на свет солнечных лучей. И когда на небе зажигаются первые звезды, медленно, как вторая заря, гаснет в темноте их золотое одеяние.
Шли дни, прилетал в лес ветер, но не раздувал огромные кленовые костры, не добавлял им пламени, а словно гасил их, срывая листья и стеля их по тропинкам, сметая в старые межевые канавы, засыпая черное кабанье рытво и оленьи следы на просеках. И едва миновала полная неделя после того пустякового заморозка, как снова тяжелыми, клокастыми тучами нахмурилось небо, и как-то растерянно засвистел первый снегирь на голой кленовой ветке. Но лес не заметил этой потери: вместо кленов желтым огнем заполыхали тысячи берез, посвежели в бору высокие сосны, стряхнув с ветвей остатки рыжины старой хвои.
К зимнему покою готовился лес, но жизнь еще теплилась в стволах крепких кленов. Пригревало солнце, и начинал капля за каплей из недавних случайных ран, из старых, не заживших как следует морозобоин сочиться сладковатый сок, и на темной коре расплывалось сырое пятно. Так что полный покой у клена зимой меньше, чем у других деревьев: всего два или два с половиной месяца.
В наших лесах самое смелое это дерево, с коротким, мягким и звучным названием — клен. Смелое потому, что, не дожидаясь прихода весны, в какую-то из последних зимних оттепелей или просто отогревшись под лучами февральского солнца, стряхивает с себя оцепенение. В сердцевине ствола еще сидит морозный холод, а могучие насосы корней уже гонят по нему вверх сладковатый сок. Гонят с такой силой, что от булавочного укола на серой коре мгновенно выступает прозрачная бисеринка. Она растет, превращается в каплю и тоненькой струйкой стекает в сырой снег. В стылом воздухе на сломах ветвей нарастают мутноватые сосульки — сладковатые кленовые леденцы. А если ночью снова ударит зимний мороз и снова остынет ствол, корни не прекратят работы. Ведь надо наполнить соком каждую веточку, чтобы только чуть-чуть раздвинулись тугие тиски чешуек на цветочных почках.
Клен смолоду не боится стужи. Семена сбрасывает после листопада, иногда уже на снег. И в сыром снегу, впитав талую влагу, прорастают эти семена, стараясь вонзить, загнать поглубже в холодную почву белые острия корешков. Тот, которому удается это сделать, по настоящему теплу развернет пару листочков. С ними юный кленок простоит все лето, а в дерево начнет превращаться только на втором году жизни. У деревьев так часто бывает: из крупного семени вырастает за лето что-то похожее на невзрачную травинку, а у какого-нибудь сорняка из ничего, из макового зернышка чуть ли не дерево вымахивает.
Клен в чистом поле — раскидистое, кряжистое дерево, но чаще всего он состоит в свите дуба. Вместе с липой они служат для него шубой, без которой тому неуютно под знойными или холодными степными ветрами. Они устилают землю пышными, мягкими листьями, чтобы тепло было дубовым корням. А их собственные корни к морозу словно нечувствительны.
Когда цветет клен, пчелы и шмели забывают обо всех других цветах: вокруг покрытого сладкими желтыми соцветиями дерева весь день висит в воздухе живой, гудящий ореол. Быстро, легко и как-то весело работают пчелы на цветущих кленах: в каждом цветке лежит открыто капелька нектара, почти меда, бери, пей! Так щедро расплачивается клен за пчелиную помощь. А без нее прекратилась бы кленовая линия. Ветер тут ему совсем не помощник, как березе, ольхе или сосне.
Цветущий клен и для белки стол. Цепляясь за кончики упругих веточек, рыже-серый зверек скусывает раскрывшиеся цветки. Да разве только белки и пчелы знают вкус кленового цвета? В детстве мы каждую весну с нетерпением ждали кленовую «кашку» и первыми пробовали это лакомство. Дятлы и поползни любят кленовый сок и умеют его добывать, и другие лесные птицы пристраиваются к ним, чтобы отведать весеннего напитка. Дерево потом легко залечит маленькие ранки дятловых подсочек, а сок под солнцем загустевает в сироп. На этом даровом угощении днем и ночью будут толпиться шестиногие лесные сладкоежки: мухи, комары, бабочки, муравьи.
Белка от клена берет, пожалуй, больше других: сок, цветы и семена. Впрок семена она не заготавливает, а ранней весной, когда они прорастают, достает их из-под снега. И мышиное племя понемногу под снегом отыскивает и шелушит эти семена. Поползень на зиму в разных местах в трещины коры затискивает их, только крылышки торчат. Больше всех зверьков и птиц любят кленовые семена снегири. Но дерево нашло способ спасать урожай от этих пернатых нахлебников: только прилетают они в наши леса, как сбрасывает клен крылатые плодики-«носики».
Но, кажется, больше никаких услуг клен не оказывает никому и сам без чужой помощи обходится. Никогда под кленом не бывает ни сыроежек, ни лисичек, ни рядовок, ни иных грибов — ни хороших, ни плохих. Только зимним грибкам-денежкам как-то удается расти на покалеченном морозобоинами его стволе.
На мягкие, нежные листья клена среди прожорливых шестиногих опустошителей наших лесов нет любителей. Нетронутыми остаются клены в самых гиблых местах, где злодействуют листовертки, шелкопряды, златогузки, хохлатки, наголо раздевая дубы. Так осенью и опадают широкие листья без единого изъяна.
Кленовую кору даже с молодых деревьев не гложут ни олени, ни лоси — звери, как будто равнодушные к горечи: прямо-таки жгучий вкус у корья. Никому не по вкусу и древесина клена. Дятел иногда попробует строить дупло в нем, но, едва разбив заболонь, бросает работу. Сухое дерево не трогают насекомые, полчищами нападающие на гибнущие сосны, дубы, тополя. Бессильны против него и грибы, разрушающие другие деревья заживо.
ока осыпались пестрые наряды кленов, вязов и лип, роняли зеленые листья ольха и ясень, но держался дуб, не было у осени полной власти над лесом. Ветру удавалось сбить несколько пожелтевших листьев, однако остальные сидели крепко, и он летел выше леса, срывая злость на оголенных осинах, которым уже и трепетать было нечем. Наконец, настал день, когда без ветра зашуршал заключительным аккордом золотой осени дубовый листопад. Ложились на землю крепкие, побуревшие листья, одеялом прикрывая подмороженные шляпки опенков. И от этих листьев особый, бодрящий аромат разливался по лесу.
Не подметить разницы в листьях и двух дубов, и двух тысяч, но по желудям впору делить их на сорта, как яблони, потому что трудно найти рядом деревья, у которых плоды были бы одинаковы по форме, окраске, размерам и срокам созревания. У одного дуба желуди литые и бокастые, чуть не с голубиное яйцо, у другого — как маслины, у третьего — почти круглые, у четвертого — как кизил, у пятого — еще тоньше и короче. Скорлупа то цвета кофе с молоком, то желтоватая, то с сизоватым налетом, то почти шоколадная, то как густой столярный клей, то цвета собственного осеннего листа, то…
Вкус, наверное, одинаков у всех. Лесные голуби, мыши, косули, кабаны, олени и желудевый слоник никаких различий в них не находят. С сентября до июля кормит дубрава своих обитателей желудями. Но как ни могуч дуб, на смену урожайному году приходят такие, когда даже проныра-сойка не может найти во всем лесу ни одного желудя, хотя вовремя проходило цветение. Зато раз в пять-восемь лет дуб заваливает лес урожаем.
Дуб кормит такую ораву врагов и друзей, нахлебников и паразитов, какую не в состоянии прокормить никакое другое дерево. Знать, сытная у него пыльца, раз гудит на цветущем дереве пчела, унося с него только обножку. С живых дубков сдирают корье, увеча или совсем губя их, лось и бобр. Его молодые всходы животные едят, как траву. До листика, наголо раздевают дубовые леса златогузка, зеленая листовертка, дубовая хохлатка, которым помогают бабочка орденская лента, майский хрущ и еще тысяча захребетников.
