Года без сожаления и местиСломили сталь героев. Жалкий нищий,Пришел ты на родное пепелище,Чтобы проститься с ним и жизнью вместе,О капитан мой. В колдовской пустынеЦвет Португалии полег, спаленный,И вот испанец, в битвах посрамленный,Крушит ее приморские твердыни.О, знать бы, что у той кромешной влаги,Где завершаются людские сроки,Ты понял: все, кто пали на ВостокеИ Западе земли, клинки и флагиПребудут вечно в неизменном видеВ твоей вновь сотворенной «Энеиде».
К немецкой речи
Кастильское наречье — мой удел,Колокола Франсиско де Кеведо,Но в нескончаемой моей ночиЕсть голоса утешней и роднее.Один из них достался мне в наследство —Библейский и шекспировский язык,А на другие не скупился случай,Но вас, сокровища немецкой речи,Я выбрал сам и много лет искал.Сквозь лабиринт бессонниц и грамматик,Непроходимой чащею склоненийИ словарей, не твердых ни в одномОттенке, я прокладывал дорогу.Писал я прежде, что в ночи со мнойВергилий, а теперь могу добавить:И Гёльдерлин, и «Херувимский странник».Мне Гейне шлет нездешних соловьевИ Гёте — смуту старческого сердца,Его самозабвенье и корысть,А Келлер[14] — розу, вложенную в рукуУмершего, который их любил,Но цвета этой больше не увидит.Язык, ты главный труд своей отчизныС ее любовью к сросшимся корням,Зияньем гласных, звукописью, полнойПрилежными гекзаметрами грековИ ропотом родных ночей и пущ.Ты рядом был не раз. И нынче, с кромкиБессильных лет, мне видишься опять,Далекий, словно алгебра и месяц.
Джону Китсу (1795–1821)
Жестокой красотою до могилыТы жил: она, тебя подстерегаяПовсюду, как других — судьба, благаяИли худая, поутру сквозилаВ столичной дымке, на полях изданьяАнтичных мифов, в неизменной рамеДней с их общедоступными дарами,В словах, во встречных, в поцелуях Фанни[15]Невозвратимых. О недолговечныйКитс, нас оставивший на полуфразе —В бессонном соловье и стройной вазе[16]Твое бессмертье, гость наш скоротечный.Ты был огнем. И в памяти по правуНе пеплом станешь, а самою славой.
Малому поэту 1899 года
Найти строку для тягостной минуты,Когда томит нас день, клонясь к закату,Чтоб с именем твоим связали датуТой тьмы и позолоты, — вот к чему тыСтремился. С этой страстью потайноюСклонялся ты по вечерам над граньюСтиха, что до кончины мирозданьяЛучиться должен той голубизною.