Чем кончил да и жил ли ты, не знаю,Мой смутный брат, но пусть хоть на мгновенье,Когда мне одиноко, из забвеньяВосстанет и мелькнет твоя сквознаяТень посреди усталой вереницыСлов, к чьим сплетеньям мой черед клониться.
Море
Морская вечно юная стихия,Где Одиссей скитается без срокаИ тот Улисс, кого народ пророкаЗовет Синдбадом. Серые морскиеВалы, что мерят взглядом Эйрик Рыжий[17]И человек, создавший труд всей жизни[18] —Элегию и эпос об отчизне,В далеком Гоа утопая в жиже.Вал Трафальгара. Вал, что стал судьбоюБританцев с их историей кровавой.Вал, за столетья обагренный славойВ давно привычном исступленье боя.Стихия, вновь катящая все те жеВалы вдоль бесконечных побережий.
Суббота
Слепой старик в пустующих покояхТрудит все тот же замкнутый маршрутИ трогает безвыходные стены,Резные стекла раздвижных дверей,Шершавые тома, для книгочеяЗакрытые, дошедшее от предков,Потухшее с годами серебро,Водопроводный кран, лепной орнамент,Туманные монеты и ключи.Нет ни души ни в зеркале, ни в доме.Туда-обратно. Достает рукойДо ближней полки. Для чего, не зная,Ложится вдруг на узкую кроватьИ чувствует: любое из движений,Опять сплетающихся в полумраке,Подчинено таинственной игреКакого-то неведомого бога.По памяти скандирует обрывкиИз классиков, прилежно выбираетИз множества эпитет и глаголИ кое-как выводит эти строки.
Кусочек стали с выточенным краем,Завороженный смутной дремотой,Вишу я у безвестного комода,На связке до поры незамечаем.Но есть на свете скважина в стекляннойДвери с железной кованою рамой —Единственная. А за ней — тот самыйДом, и неведомый, и долгожданный.Там зеркала сизеют в пыльной дымке,И чуть маячат за всегдашней мглоюУшедших смеркшиеся фотоснимкиИ фотоснимков тусклое былое.Рука однажды той двери коснется,И наконец бородка повернется.
Причины
Былые вечера и поколенья.Начала не имеющие дни.Глоток воды, коснувшийся гортаниАдама. Безмятежный райский строй.Зрачок, пронизывающий потемки.Клубленье волчьей свадьбы на заре.Слова. Гекзаметры. Зеркальный отсвет.Высокомерье Вавилонской башни.
