нибудь уладит дело, но вдовствующая императрица промолчала. Пришлось распорядиться о наказании Аня по закону.
Вернувшись в свой дворец, Цыси почувствовала некоторое раскаяние и часа через два после первого священного указа издала новый: „Привезти Ань Дэхая в Пекин для дальнейшего расследования“. Но князь Гун давно хотел расправиться с Маленьким Анем. Первый священный указ он сразу, чуть ли не ночью, послал в Шаньдун, дав гонцу самого быстрого коня, а второй указ отправил только тогда, когда из Шаньдуна пришло известие, что Ань Дэхай уже казнен. Впоследствии Цыси не раз сожалела об этом печальном для нее происшествии.
Но убрать князя Гуна она не могла, да и не хотела. Он был тогда самой видной фигурой среди маньчжурской знати; Цыси предпочитала опираться на него. К тому же у нее самой не было дочерей и она очень привязалась к дочке князя Гуна: дала ей титул Славной и долголетней единокровной княжны (или Великой княжны), хотя обычно „единокровными княжнами“ называли только дочерей императора, а дочери князей именовались „просвещенными княжнами“. Мужа этой княжны она произвела в Искренние, счастливые, твердые и смелые князья первой степени.
Дворец любимицы Цыси стоял на Большой западной улице близ Храма великого будды, где сейчас находятся Пятая больница г. Пекина и медицинское училище».
Так пишет Юй Жунлин, как бы проецируя цинский Китай в наше время и вместе с тем недостаточно освещая некоторые события. Например, в устранении Ан Дэхая сыграл большую роль не только князь Гун, но и юный император Тунчжи. Хотя ему едва исполнилось десять лет, он уже ненавидел заносчивого главноуправляющего, из-за которого ему попадало от Цыси, и часто рубил головы глиняным фигуркам, воображая, что среди них находится Ань Дэхай. Губернатор Дин Баочжэнь, казнивший Аня, видимо, получил тайный указ, подписанный императором, — иначе он вряд ли осмелился бы действовать.
Впрочем, Дин Баочжэнь и сам был очень смелым человеком, о чем свидетельствуют воспоминания дипломата Сюэ Фучэна (1838–1894), одного из предшественников реформаторов:
«В апреле восьмого года Тунчжи я возвращался с юга через Шаньдун. Мой младший брат Фубао в это время служил там, и меня принял губернатор. Разговорившись со мной, он начал вздыхать о бесчинствах Ань Дэхая, сказал, что тот собирается ехать в Гуандун через его провинцию, и спросил: не воспользоваться ли случаем и не убить ли его? Мы с братом восхитились этой идеей, но просили его вести себя как можно осторожнее.
Осенью Ань действительно пустился в путешествие. Дин Баочжэнь послал начальника области Чэн Шэну арестовать его, но тот целых три дня не решался этого сделать, а только ехал следом. Наконец Аня все-таки схватили и доставили в Цзинань (главный город провинции.—
Великая императрица спросила князей Гуна, Чуня и членов Государственного совета, каков закон в подобных случаях. Те, ударив головой об пол, сказали, что по закону предков евнухи под страхом смерти не должны выезжать за пределы столицы. Великой императрице пришлось согласиться с этим».
Упомянутый закон был принят в свое время для того, чтобы ограничить участие евнухов в жизни страны, но те все же продолжали играть важную роль, особенно при императрицах и конкретно при Цыси. Примеры тому — Ань Дэхай и Ли Ляньин. Не случайно в комментариях к приведенному отрывку, написанных в начале XX века, высказывается сожаление, что нет на свете второго Дин Баочжэня: настоящего героя, который бы мог устранить Ли Ляньина. Это означает, что история с Ань Дэхаем использовалась тогда для непосредственной политической борьбы, да и потом продолжала использоваться, например, в пьесе «Евнух Ань Дэхай бесчинствует на императорском корабле».
Упомянутая пьеса написана Чжоу Тяньбэем, который в соавторстве с У Тайсюем сочинил и другую антиманьчжурскую, а фактически антимаоистскую пьесу «Император Гуансюй и наложница Чжэнь». Обе эти пьесы, как уже говорилось в первом разделе, генетически связаны с произведениями Яо Синьнуна, вызвавшими ярость самого председателя Мао.
ЖЕНИТЬБА И СМЕРТЬ МОЛОДОГО ИМПЕРАТОРА
После казни своего любимца Цыси, по мнению многих, окончательно поняла, что ей нужно обладать всей полнотой власти. Но путь к этому был не так уж прост. В 1872 году юному императору Тунчжи исполнилось семнадцать лет, ему полагалось жениться и брать правление в свои руки. Императорская свадьба, несколько отодвигавшая Цыси от трона, происходила следующим образом:
«Перед торжественным бракосочетанием устраивался день „выбора нарядов“. Государь посылал сановников и фрейлин в резиденцию невесты, они укладывали платья на специальный стол, невеста надевала свадебный наряд, то есть халат, расшитый драконами (вдовствующая императрица и императрица носили светло-желтый халат, а наложницы — темно-желтый), и трижды отбивала перед столом земные поклоны, благодаря за милость. Принимали гостей родители невесты, а она появлялась лишь на несколько мгновений.
Накануне бракосочетания император отправлял трех высоких сановников молиться за него в храмы неба, земли и предков.
В день свадьбы два князя крови несли во дворец вдовствующей государыни три яшмовые печати: одну квадратную, из белой яшмы, для императрицы, а две другие — чуть проще, с золотом. На всех было выгравировано: „Такого-то числа дочь такого-то стала императрицей“. Печати попроще отдавались двум сановникам, которые клали их на стол в Зале великого согласия — перед государем, сидящим на троне, и сотней гражданских и военных чинов, стоящих рядами. Потом сановники запирали эти печати в две беседки, обитые парчой, а яшмовую печать несли в резиденцию невесты.
Там сановники преклоняли колени, читали вслух надпись на печати, передавали ее молодой императрице, а она опять же клала печать на стол и шесть раз кланялась ей. Тогда фрейлины запирали печать в еще одну беседку, обитую желтой парчой, невеста садилась в коляску и ехала на бракосочетание.
Путь лежал через Ворота великой чистоты, Ворога великого согласия и Ворота небесной чистоты (для наложниц — через Ворота волшебного оружия и Ворога восточного грома). У Дворца небесной чистоты невеста сходила с коляски и вступала в Зал соединения священных. Навстречу ей в свадебной одежде выходил император, чтобы начать „церемонию сдвигающихся чарок“. Во время этой церемонии император и молодая императрица, по маньчжурскому обычаю, ели мелко нарубленную баранину, а два сановника из Управления двора (обязательно женатых, с супругами) стояли на коленях перед Дворцом земного спокойствия, где проходила брачная ночь, и читали маньчжурские благопожелания.
На следующее утро молодые супруги во Дворце милости и спокойствия навещали вдовствующую государыню, а затем поминали предков в Великом храме и приносили жертвы духам во Дворце земного спокойствия».
Как утверждают знатоки китайской придворной жизни, перед настоящим браком для маньчжурских императоров устраивался так называемый пробный брак, чтобы они обрели необходимый опыт. «Пробных жен» обычно выбирали из фрейлин, а затем немедленно отдаляли от молодого императора, иногда даже уничтожали, дабы он не мог привязаться к ним. Это было одной из причин того, почему маньчжурские аристократы боялись, когда их дочерей забирали во дворец. Рассказывают, будто во время такого брака возле «драконова ложа» стояла опытная женщина, которая подсказывала, что именно нужно делать. Использовались и наглядные пособия: фигуры будд мужского и женского пола, выполненные со всеми натуралистическими подробностями и способные двигаться. Настоящая брачная ночь проходила в Палате дождя и цветов (дождь, орошающий цветы,— давний эротический символ у китайцев), а «пробный брак» мог устраиваться только в имитации этой палаты.
