Вздымает к небесам и пенит гребни волн Не ветер, а Нептун, угрюмой злобы полн; Не эхо — звук пустой — звенит, призывам вторя,— То по Нарциссу плач подъемлет нимфа в горе. Прекрасных вымыслов плетя искусно нить, Эпический поэт их может оживить И, стройность им придав, украсить своевольно: Невянущих цветов вокруг него довольно. Узнай мы, что Эней застигнут бурей был И ветер к Африке его суда прибил, Ответили бы мы: «Чудесного здесь мало, Судьба со смертными еще не так играла!» Но вот мы узнаем, что Трои сыновей Юнона не щадит и средь морских зыбей; Что из Италии, покорствуя богине, Эол их гонит вдаль по яростной пучине; Что поднимается Нептун из бездны вод И снова тишина на море настает, — И мы волнуемся, печалимся, жалеем, И грустно под конец расстаться нам с Энеем. Без этих вымыслов поэзия мертва, Бессильно никнет стих, едва ползут слова, Поэт становится оратором холодным, Сухим историком, докучным и бесплодным. Неправы те из нас, кто гонит из стихов Мифологических героев и богов. Считая правильным, разумным и приличным, Чтоб уподобился господь богам античным.[57] Они читателей все время тащат в ад, Где Люцифер царит и демоны кишат… Им, видно, невдомек, что таинства Христовы Чуждаются прикрас и вымысла пустого И что писание, в сердца вселяя страх, Повелевает нам лишь каяться в грехах! И так, благодаря их ревностным стараньям, Само евангелье становится преданьем! Зачем изображать прилежно сатану, Что с провидением всегда ведет войну И, бросив тень свою на путь героя славный, С творцом вступает в спор, как будто с равным равный? Я знаю, что в пример мне Тассо[58] приведут. Критиковать его я не намерен тут,  Но даже если впрямь достоин Тассо лести, Своей Италии он не принес бы чести, Когда б его герой с греховного пути Все время сатану старался увести, Когда бы иногда не разгоняли скуки Ринальдо и Танкред[59], их радости и муки. Конечно, тот поэт, что христиан поет, Не должен сохранять язычества налет[60], Но требовать, чтоб мы, как вредную причуду, Всю мифологию изгнали отовсюду; Чтоб нищих и владык Харон в своем челне Не смел перевозить по стиксовой волне; Чтобы лишился Пан пленительной свирели, А парки — веретен, и ножниц, и кудели, — Нет, это ханжество, пустой и вздорный бред, Который нанесет поэзии лишь вред! Им кажется грехом в картине иль поэме Изображать войну в блестящем медном шлеме, Фемиду строгую, несущую весы, И Время, что бежит, держа в руке часы! Они — лишь дайте власть — объявят всем поэтам, Что аллегория отныне под запретом! Ну что же! Этот вздор святошам отдадим,  А сами, не страшась, пойдем путем своим: Пусть любит вымыслы и мифы наша лира, — Из бога истины мы не творим кумира, Преданья древности исполнены красот. Сама поэзия там в именах живет Энея, Гектора, Елены и Париса, Ахилла, Нестора, Ореста и Улисса. Нет, не допустит тот, в ком жив еще талант, Чтобы в поэме стал героем — Хильдебрант[61]! Такого имени скрежещущие звуки Не могут не нагнать недоуменной скуки. Чтоб вас венчали мы восторженной хвалой Нас должен волновать и трогать ваш герои. От недостойных чувств пусть будет он свободен И даже в слабостях могуч и благороден! Великие дела он должен совершать Подобно Цезарю, Людовику под стать, Но не как Полиник и брат его, предатель: He любит низости взыскательный читатель.[62] Нельзя событьями перегружать сюжет; Когда Ахилла гнев Гомером был воспет, Заполнил этот гнев великую поэму. Порой излишество лишь обедняет тему.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×