издевкой над правосудием, и в то же время… Я не вижу, кому поможет ее смерть.
– Я тоже этого не знаю. Потому и старался все замять.
– Нет… – медленно проговорил Майлз, – нет, тут вы были неправы. Во-первых, это чуть не сгубило Лэма Журика – был момент, когда я уже хотел вызвать сюда полицию. И во-вторых, ваше молчание делало его убийцей в глазах собственной жены. Правда всегда лучше, чем ложь. Хоть немного, но лучше.
– Поначалу я не знал, чего от вас ждать, – признался Кейрел.
Майлз покачал головой.
– Я хотел бы вызвать перемены. Что-то сделать. Но теперь… Я не знаю.
Староста наморщил лоб.
– Но ведь мы меняемся.
– Слишком мало. Слишком медленно.
– Вы еще очень молоды, вот почему не видите, как сильно и как быстро. Посмотрите на разницу между Харрой и ее матерью! А если сравнить Мару Маттулич с ее родительницей… Вот уж была ведьма! – Староста содрогнулся. – Я ее прекрасно помню. А ведь она не была исключением – в свое время. Что там вызвать перемены! Да их уже не остановить, даже если кто попытается. Когда у нас наконец появится приемник спутниковой энергии и мы присоединимся к коммсети, с прошлым будет покончено. Как только дети увидят будущее, их будущее, они ринутся за ним. Старики, вроде матушки Маттулич, уже не имеют над ними власти. И старики это прекрасно понимают, не сомневайтесь. Как вы думаете, почему мы до сих пор не обзавелись хотя бы самой слабенькой установкой? Дело не только в деньгах – старики сопротивляются. Они называют это развратом, пришедшим из космоса, но на самом деле они просто боятся будущего.
– Сколько же еще надо сделать!
– Дела у нас неважнецкие, это верно. Но у нас есть надежда. Вы даже не представляете, как много сделали одним своим приездом.
– Ничего я не сделал, – горько сказал Майлз. – Только сидел да разговоры разговаривал. И сейчас, похоже, все кончится тем же. А потом уеду восвояси. Проклятие!
Староста поджал губы, посмотрел себе под ноги, потом вдаль, на вершины холмов.
– Вы каждую минуту что-то для нас делаете. Лорд-мутант. Вы что, невидимка?
Майлз осклабился.
– Кейрел, я – целый оркестр. Я – парад из одного человека!
– Как вы выражаетесь – «вот именно». Что ж, это хорошо. Простым людям нужны необычные примеры. Чтобы каждый сказал себе: ну, уж если он может вот это, то я, конечно же, могу вон то. И никаких оправданий.
– Да, никаких оправданий, никакой жалости. Мне эта игра знакома, я играю в нее всю жизнь.
– По-моему, – сказал Кейрел, – вы нужны Барраяру. И как раз таким, какой вы есть.
– Барраяр сожрет меня, если сможет.
– Верно, – подтвердил Кейрел, глядя вдаль. – Потом он перевел взгляд на окружавшие их могилы. – Но ведь в конце концов он проглатывает нас всех, правда? Вы переживете стариков.
Майлз указал на маленький холмик.
– Не говорите мне, кого я переживу. Скажите Райне.
Кейрел ссутулился:
– Верно. Это правда. Выносите приговор, милорд. Я вас поддержу.
Крыльцо теперь превратилось в трибуну, а внизу, во дворе, собралась целая толпа: староста с женой, их сыновья, все Журики, большинство стариков, которые накануне были на вечеринке, мужчины, женщины и дети. Харра сидела в стороне от всех. Временами Лэм пытался взять ее за руку, но по тому, как она отстранялась, было видно, что ей неприятны эти прикосновения. Обвиняемая была выставлена на всеобщее обозрение рядом с Майлзом, молчаливая и угрюмая, а по обе стороны от нее стояли Пим и смущенный помощник старосты.
Майлз поднял голову, и в подбородок ему уперся высокий воротник парадного мундира, отглаженного и начищенного стараниями сержанта. Знают ли эти люди, что он честно заработал свой мундир, или они уверены, что это просто подарок его отца? Впрочем, наплевать, что они думают. Майлз выпрямился и сжал руками перила.
– Я завершил расследование обвинений, принесенных Харрой Журик графскому суду, относительно убийства ее дочери Райны. По совокупности улик, показаниям свидетелей и по ее собственному признанию я нашел виновной в этом убийстве Мару Маттулич: она свернула младенцу шею, сломав позвонки. Впоследствии она попыталась скрыть свое преступление, несмотря на то, что это поставило ее зятя Лэма Журика в смертельную опасность из-за ложного обвинения. Ввиду беспомощности жертвы, жестокости самого убийства и трусливого эгоизма при попытке его сокрытия я не нахожу в деле смягчающих обстоятельств. Кроме того, Мара Маттулич призналась в двух других детоубийствах примерно двадцатилетней давности, жертвами которых были ее собственные дети. Эти факты староста Кейрел объявит по всей Лесной Долине, чтобы о них знали все наши подданные.
Майлз чувствовал, как глаза матушки Маттулич буравят ему спину. «Да, давай, ненавидь меня, старуха. Я еще тебя похороню, и ты это знаешь». Официальный язык заслонял его, словно щитом. Он сглотнул и продолжил:
– Единственной справедливой карой за все это является смертная казнь, к которой я и приговариваю Мару Маттулич. Но, учитывая возраст приступницы и близкое родство с потерпевшей – ее дочерью Харрой Журик, я откладываю осуществление приговора. На неопределенное время.
Уголком глаза он заметил, как Пим испустил сдержанный вздох облегчения. Харра, как обычно, расчесывала пальцами свою светлую челку, вслушиваясь в речь Майлза.
– Но в глазах закона она будет мертва. Все ее имущество, включая то, что на ней надето, теперь принадлежит ее дочери Харре, и та может распорядиться им, как желает. Отныне Мара Маттулич не может ни владеть имуществом, ни заключать контракты, ни подавать в суд за ущерб, ни оставить завещание. Она не может покинуть Лесную Долину без разрешения Харры. Дочь получает над ней такую же власть, которую родитель имеет над ребенком или опекун над слабоумным. В отсутствие Харры ее замещает староста Кейрел. За Марой Маттулич будут наблюдать, чтобы она не нанесла вреда другим детям. Далее. Она умрет без жертвоприношения. Никто – ни Харра, ни кто-либо еще – не зажжет для нее поминальный огонь, когда она наконец ляжет в землю. Она убила свое будущее, и будущее воздаст ее духу только забвение. Она умрет, как умирают бездетные, не оставив по себе воспоминаний.
Чуть слышный вздох пронесся по рядам слушателей, и Мара Маттулич впервые опустила свою высокомерную голову.
Майлз знал, что некоторые сочтут приговор только духовно-символическим. Зато для других он покажется убийственным буквально – все зависит от силы их веры.
Он обратился к матушке Маттулич и заговорил тише:
– С этой минуты каждый твой вздох ты получаешь только моей милостью. Каждая кроха пищи, которую ты съешь, – милосердие Харры. Милостью и милосердием, которых ты не проявляла, ты будешь теперь жить. Мертвая женщина.
– Нечего сказать, помиловал, проклятый мутант, – еле слышно прохрипела старуха.
– Вижу, ты меня поняла, – произнес Майлз сквозь зубы, отвесил ей иронический поклон и снова повернулся к толпе. – Я – Голос графа Форкосигана. Я все сказал.
Потом Майлз встретился с Харрой и Лэмом в домике старосты Кейрела.
– У меня есть для вас предложение. – Майлз заставил себя перестать нервно метаться по комнате и остановился. – Вы можете от него отказаться или взять время подумать. Я знаю, что сейчас вы очень устали.
«Как и все мы». Неужели он пробыл в Лесной Долине всего полтора дня? Они кажутся целым столетием. Голова у Майлза раскалывалась от усталости. У Харры покраснели глаза.
– Во-первых, ты умеешь читать и писать?
– Немного, – призналась Харра. – Староста Кейрел нас учил, и еще матушка Ланье.
– Ну и прекрасно. Значит, ты начнешь не с нуля. Слушай. Несколько лет тому назад в Хассадаре открылся учительский колледж. Он пока еще очень маленький, но все же действует, и там существуют стипендии. Я могу сделать так, что тебе дадут стипендию, если ты согласишься три года жить в Хассадаре и
