Николае вич уже был ослеплен разноцветными огнями кинематографа, све тофоров, машин, фонарей и реклам на Арбатской площади; потом и сейчас же он видел Гоголя, неподвижно сидящего где-то высоко и глядящего в землю, потом стало потемнее, и в переулке Иван упал, ушиб колено, потом опять стало посветлее – улица Кропоткина, по том еще большая улица Остоженка, и тут поэт оказался в унылом и противном переулке, скупо освещенном, и здесь потерял того, кто был ему нужен. Профессор исчез. Но Иван Николаевич не опеча лился, потому что сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме № 12. В подъезд этого дома и вбежал Иван, тяжело дыша. Из какой-то пещеры под лестницей вышел запущенный, не бритый человек, в фуражке с тусклым галуном и тоскливо спросил у Ивана Николаевича:
– Вы к Ивану Николаевичу? Не ходите, они в шахматы ушли иг рать к Борису Петровичу. – В голосе одинокого жителя пещеры слы шалось желание получить на чай. Ивану Николаевичу показалось, что и здесь ему хотят учинить какую-то помеху, преградить путь ка ким-то воровским фокусом, и, чувствуя в одиноком тайного сообщ ника профессора, глядя на него исподлобья, Иван Николаевич суро во шепнул:
– Ты брось меня путать! Иван Николаевич – это я сам. Я ловлю иностранца, ты мне не мешай!
Одинокий человек сейчас же скрылся в свое обиталище, а Иван побежал вверх по широкой лестнице. На первой же площадке он ос тановился, чтобы немного отдышаться. Квартир в доме было, как видно, много, и возник вопрос: в которой же скрылся профессор? Тут же почему-то Иван Николаевич твердо решил, что он непремен но должен быть в квартире налево, на дверях которой смутно белел номер «66». В эту квартиру Иван и позвонил нетерпеливо. Ждать пришлось недолго: дверь открыла Ивану какая-то девочка лет пяти и, ни о чем не справляясь у него, ушла куда-то.
В громадной, до крайности запущенной передней, скупо осве щенной малюсенькой лампочкой под высоким потолком, на стене висел велосипед без шин, стоял громадный ларь, обитый железом, на полке вешалки лежала шапка, и уши ее свешивались вниз.
За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате гово рил что-то стихами.
Иван Николаевич устремился прямо вперед, в коридор, рассуж дая так: «Он в ванне, конечно, спрятался».
В коридоре было темно. Потыкавшись в стены, Иван увидел сла бенькую полоску [света] внизу под дверью, нашарил ручку двери, не сильно рванул ее. Отскочил крючок, и Иван оказался именно в ван не, подумав о том, что ему повезло.
Однако повезло не так уж, как бы нужно было. На Ивана пахнуло влажным теплом, он разглядел цинковые корыта на стене, колонку, в которой светились красноватые угли, и ванну со сбитой эмалью, всю в черных страшных пятнах. В этой ванне стояла голая гражданка лет сорока, вся в мыле и с мочалкой в руках. Она близоруко щурилась на ворвавшегося Ивана и, очевидно, не узнав его, сказала тихо и весело:
– Бросьте трепаться, Кирюшка! Что вы, с ума сошли? Федор Ива нович сейчас вернется. Вон отсюда сейчас же! – и махнула на Ивана мочалкой.
Недоразумение было налицо, и повинен был в нем, конечно, Иван Николаевич, но не желая признаваться в этом, он тихонько воскликнул:
– Ах, развратница, развратница! – и убежал, закрыв дверь ванной.
Через несколько секунд он был в кухне. Обитатели квартиры кудато все разошлись, и на громадной плите стояли потухшие, безмолв ные примусы и керосинка. В окно кухни светила луна и фонарь. Иван сел на табурет, отдышался, собрал в порядок мысли и решил, что нена вистный преступник ускользнул через черный ход. К этому присоеди нилась мысль о том, что, пожалуй, так просто такого не поймаешь. Поэтому Иван Николаевич решил вооружиться свечой и иконкой. Пришло это ему в голову потому, что фонарь освещал как раз тот угол, где висела в пыли и паутине много лет назад забытая икона в раме, изза которой высовывались концы двух венчальных свечей в золотых колечках, а пониже – бумажная иконка, изображающая Иисуса.
Иван присвоил одну из этих свечей, а также и иконку, нашарил за мок, вышел на черный ход, навсегда покинув неизвестную квартиру, морщась от конфуза, который он пережил в ванне, и размышляя о том, кто этот наглый Кирюшка и не ему ли принадлежит шапка с ушами.
Шел он теперь медленно, потому что бежать у него сил уже не бы ло. Очутившись вновь в гадком переулке, Иван Николаевич огляделся и убедился, что беглеца в нем нет. Заглянув на всякий случай в две под воротни, Иван сказал себе: «Стало быть, он на Москве-реке. Вперед!»
Следовало бы спросить, пожалуй, Ивана Николаевича, почему он полагает, что преследуемый именно на Москве-реке, а не где-нибудь в другом месте. Да спросить было некому, переулок был пустынен. Иван устремился в переулки и тупички, ведущие к Москве-реке.
Через некоторое время Ивана Николаевича можно было увидеть на ступенях громадного гранитного амфитеатра на берегу Москвы-реки.
Купальный сезон еще не наступил, но здесь уже нашлись спортс мены-купальщики. Яркий фонарь освещал четырех молодых людей в красных плавках. Пятым был какой-то приятный бородач, полураз детый и курящий, сидящий возле рваной ковбойки и расшнурован ных стоптанных сапог.
Вымотавшийся до последней степени Иван Николаевич решил выкупаться, чтобы, освежившись, с новыми силами продолжить по иски. Он быстро разделся, поручил свою одежду бородачу и ласточ кой кинулся в воду. Дух перехватило у Ивана Николаевича, до того была холодна вода, и мелькнула даже мысль о том, что он не выско чит на поверхность. Однако выскочить удалось, и, отфыркиваясь и отдуваясь, с круглыми от ужаса глазами, [Иван Николаевич начал плавать]. Тело быстро привыкло к воде, и Иван Николаевич полу чил желанное облегчение, плавая в дурно пахнущей черной воде, в которой отражались световые зигзаги от береговых фонарей.
Наплававшись, Иван Николаевич вылез на гранитные ступени, посинев и покрывшись пупырышками, залязгал зубами и направил ся к тому месту, где оставил под охраной бородача свое платье.
Немедленно выяснилось, что с Иваном сыграли еще одну сквер ную штуку (и как сразу он не догадался, конечно, всё та же шайка с Патриарших): именно – похитили не только его одежду, но и само го бородача. На том месте, где была груда платья, остались только полосатые кальсоны, рваная ковбойка, свеча, икона и коробка спи чек. Погрозив кулаком куда-то, Иван Николаевич облачился в то, что было оставлено негодяями. Ему, собственно говоря, было без различно, во что одеться, не смущало его и то, что исчезло удостове рение Массолита, которое он носил всегда в кармане. Беспокоило его другое соображение: удастся ли ему в таком виде пройти благопо лучно по Москве? Могли пристать – все-таки странно как-то могло показаться прохожим… Могла произойти какая-нибудь придирка, за держка. А задержка никак не входила в планы Ивана Николаевича, имевшего в виду важнейшую цель – поимку консультанта.
Иван Николаевич оборвал пуговицы с кальсон внизу, там, где они застегиваются у щиколоток, в расчете на то, что, может быть, тогда кальсоны примут за летние брюки, напялил, подпрыгивая на холод ном граните, ковбойку, и удалился от Москвы-реки, сказав самому себе:
– К Грибоедову! Он, конечно, там.
Иконку он спрятал в карман ковбойки, вместе со спичками и бу лавкой, длинную свечу зажал в руке.
Город уже жил ночной жизнью. В этом Иван Николаевич убедил ся, лишь только добрался до Остоженки. Пролетали в пыли, бряцая цепями, грузовики, на платформах коих, на мешках, раскинувшись, лежали мужчины, в открытых окнах виднелись огни под оранжевы ми абажурами, в семафорах менялись огни, и в рупоре хрипло ревел на углу бравурный полонез, означавший, что Евгений Онегин сейчас увидит Татьяну на балу.
Опасения Ивана Николаевича оправдались: на него обращали внимание, и не раз, смеялись и оборачивались. Тогда он принял ре шение идти переулочками, там, где потемнее, где не так назойливы редкие прохожие, где не остановят босого человека с растрепанны ми после купанья волосами, в кальсонах, которые все же не стали по хожими на брюки.
Иван так и сделал: углубился в таинственную сеть переулков у Ар бата и пробирался под стенками, пугливо оглядываясь, прячась в подъезды, избегая перекрестков со светофорами, зданий по сольств, у которых дежурили милиционеры.
В это время во всех окнах тяжелым мощным басом пел генерал Гремин о том, как он любит Татьяну.
Глава V ЧТО ПРОИЗОШЛО В ГРИБОЕДОВЕ
Довольно большой кремового цвета двухэтажный дом, выстроен ный более чем сто лет назад, не раз с тех пор перестраиваемый и ре монтируемый, находился на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунной решеткой. В наши дни площадку перед домом заасфальтировали и в летние ме сяцы ее накрывали тентом, так что получалась обширная веранда.
Дом назывался «Домом Грибоедова». Говорили, что некогда он принадлежал тетке Грибоедова. Впрочем, сколько помнится, ника кой тетки у Грибоедова не было, так что, возможно, что все рассказы литератора Клавдия Избердея, страшнейшего фантазера, о том, как вот, мол, в этом зале с колоннами Грибоедов читал тетке только что написанные сцены из своей известной комедии, представляют обыкновенные враки.
Но как бы то ни было, в настоящее время «Дом Грибоедова» нахо дился во владении той самой литературной ассоциации «Массолит», секретарем которой и был Борис Петрович Крицкий, вплоть до сво его появления на Патриарших прудах.
В комнатах верхнего этажа были размещены многочисленные секции «Массолита» с их канцеляриями и редакции двух журналов, которые редактировал покойный Крицкий, зал (тот самый, с колон нами) отведен был под конференции, а
