Варьете… Ого-го…»
Чтобы успокоиться немного, он путь до Ваганьковского переулка проделал пешком. Собственно говоря, другой бы более сметливый человек плюнул бы на дела и в сегодняшний день никуда бы более не совался, но Василий Степанович как будто взбесился – исполнить поручение! Казенных денег боялся, как огня, и решил, что сдаст их во что бы то ни стало.
Второе отделение городского зрелищного сектора помещалось во дворе, в облупленном от времени особняке, и известно было сво ими порфировыми колоннами в вестибюле. Но не колонны поража ли в этот день посетителей сектора, а то, что происходило под ко лоннами и за ними, в комнатах сектора.
Несколько посетителей, в числе их только что явившийся Васи лий Степанович, стояли в оцепенении и глядели на плачущую ба рышню за столиком, на котором лежала литература, продаваемая ба рышней.
На участливые вопросы барышня только отмахивалась, а сверху и с боков из всех отделов сектора несся телефонный звон надрывав шихся по крайней мере двадцати аппаратов.
Барышня вдруг вздрогнула, истерически крикнула «вот, опять!» и неожиданно запела дрожащим сопрано:
– Славное море, священный Байкал!
Курьер, показавшийся на лестнице, погрозил кому-то кулаком и запел в унисон с барышней незвучным тусклым баритоном:
– Славен корабль, омулевая бочка!
Хор начал разрастаться, шириться, наконец песня загремела во всех углах сектора. В ближайшей комнате № 6 счетно-проверочного отдела выделялась мощная с хрипотцой октава. Аккомпанировал хо ру усилившийся треск телефонных аппаратов.
– Гей, баргузин… пошевеливай вал!.. – орал курьер на лестнице, пытаясь вставлять между словами ругательства.
Слезы текли по лицу девицы, она пыталась стиснуть зубы, но рот ее раскрывался сам собою, и она пела вместе с курьером:
– Молодцу плыть недалечко!
Поражало безмолвных посетителей, что служащие-хористы, рассеянные по разным местам сектора, пели очень ритмично и складно, как будто весь хор стоял, не спуская глаз с невидимого дирижера. Прохожие иногда останавливались у решетки в пере улке, удивляясь веселью, царящему в секторе, а жители трехэтаж ного дома, выходившего сбоку сектора во двор, видимо, привык ли к пению и выглядывали из окон, хихикая и перекидываясь сло вами:
– Опять загудели!..
Как только первый куплет пришел к концу, пение стихло внезап но, опять-таки как бы по жезлу дирижера. Курьер получил возмож ность выругаться, что и исполнил, и убежал куда-то.
Тут открылись парадные двери, и в них появился гражданин в летнем пальто, из-под которого торчали полы белого халата, и ми лиционер. «Доктор, доктор…» – зашептали зрители.
– Слава богу! Примите меры, доктор, – истерически крикнула девица.
Тут же на лестницу выбежал секретарь сектора и, видимо, сгорая от стыда и смущения, начал говорить, заикаясь:
– Видите ли, доктор, у нас случай массового… какого-то… гипно за… что ли… так вот… – Он не докончил своей фразы, стал давиться словами и залился тенором, глядя, как глядит собака на луну.
– Шилка и Нерчинск…
– Дурак! Дурак! – успела выкрикнуть девица, но объяснить, кого ругает, не успела, а и сама вывела руладу и запела про Шилку и Нер чинск.
Недоумение разлилось по лицу врача, но он постарался скрыть его и сурово сказал секретарю:
– Держите себя в руках. Перестаньте петь!
По всему было видно, что секретарь и сам бы отдал бог знает что, чтобы перестать, да перестать-то не мог и вместе с хором донес че рез открытые окна до слуха прохожих весть о том, что в дебрях его не тронул прожорливый зверь…
Тем временем появился санитар с ящиком, и, как только куплет кончился, девица первая получила порцию валериановых капель. Врач с санитаром убежали поить других, а девица рассказала о той беде, что стряслась в секторе.
Видно, что насильственное пение, стыд, срам и слезы до того ис терзали девицу, что она не стеснялась в выражениях и кричала на весь вестибюль: «Пусть слышит!»
Оказалось, что заведующий сектором…
– Простите, гражданочка, – вдруг сказал бухгалтер, тронутый го рем ближних, – кот к вам черный не заходил?
И сам прикусил язык, опасаясь, что обнаружится его связь со вче рашним сеансом.
– Какие там коты! – не стесняясь кричала девица. – Ослы у нас в секторе! Ослы!
Оказалось, что заведующий сектором, «разваливший вконец ис кусства и развлечения» (по словам девицы), «в которых ничего не смыслит!», страдал манией организации всякого рода кружков.
– Очки втирал начальству! – орала девица…
…В течение года он успел организовать кружки: по изучению Лер монтова, шахматно-шашечный, пинг-понга и верховой езды. К лету угрожал организацией кружка гребли на пресных водах и альпинис тов. И вот сегодня в обеденный перерыв входит он…
– Сияет, как солнце! – рассказывала девица, торопясь и икая по сле валерианки. – И ведет под руку какого-то сукина сына, неизвест но откуда взявшегося, в клетчатых брючонках, пенсне треснувшее, рожа невозможная!
И тут же отрекомендовал его всем как видного специалиста по ор ганизации хоровых кружков. Коровьев по фамилии.
(Бухгалтер насторожился.)
Лица будущих альпинистов помрачнели, но заведующий тут же призвал их к бодрости, а организатор Коровьев и пошутил, и поост рил, и клятвенно заверил, что времени пение берет самую малость…
– На ходу, на ходу!..
А пользы от этого пения целый вагон. Ну, конечно, первые вы скочили Фанов и Косарчук, известнейшие наши подхалимы, и объявили, что записываются. Ну, тут остальные убедились, что пения не миновать, стали записываться. Петь решили, так как все остальное время было занято пинг-понгом и шашками, в обеден ном перерыве. Заведующий, чтобы подать пример, объявил, что у него тенор, и далее все пошло, как в скверном сне. Коровьев по орал «до-ми-соль-до!», вытащил наиболее застенчивых из-за шка фов, за которыми они прятались от пения, Косарчуку сказал, что у того абсолютный слух, заныл, заскулил, просил уважить старого регента-певуна, стукал камертоном по пальцу, умолял грянуть «Славное море».
Грянули. И славно грянули, Коровьев понимал свое дело. Допели первый куплет, Коровьев извинился, сказал: «Я на минутку», – и… исчез куда-то.
Думали, что в уборную. Но прошло десять минут – его нету. Недо умение. Потом – радость: сбежал!
И вдруг как-то само собой запели второй куплет, Косарчук повел высоким хрустальным тенором. Спели. Коровьева нету. Двинулись по своим местам, не успели сесть, как против своего желания запе ли. Остановиться! Не тут-то было. Пауза минуты три, и опять грянут. Тут сообразили, что – беда! Заведующий заперся у себя в кабинете. И вот…
Тут девицын рассказ прервался. Валерианка ничего не помогала.
Услужливые посетители совали девице стакан с водой, но пить она не могла, беря высокие чистые ноты. Здание сектора гремело, как оперный театр. Растерявшийся врач метался от одного певца к другому, наконец увидел, что так не управиться, и отправился к те лефону.
Через четверть часа подъехали три грузовика, и на них погрузил ся весь состав сектора во главе с совершенно убитым заведующим.
Лишь только первый грузовик, качнувшись в воротах, выехал в переулок, служащие, стоящие на платформе и держащиеся друг за друга, раскрыли рты, и в переулке понеслась популярная песня. Вто рой грузовик подхватил, а за ним и третий. Так и поехали.
Способ оказался умным и простым. Прохожие, летящие по своим делам, бросали на грузовики беглый взгляд и проносились мимо, по лагая, что экскурсия едет за город.
Таким образом, все грузовики без всякого соблазна выехали на шоссе и поехали в клинику профессора Стравинского.
Задумчивый, качающий головой бухгалтер, стремясь избавиться от денег, пешком отломал еще один конец на Петровку и явился в финотдел московского зрелищного сектора.
Ученный уже опытом, он осторожно заглянул в продолговатый зал, где за матовыми стеклами с золотыми надписями сидели служа щие. Но никаких признаков тревоги или какого-нибудь безобразия не обнаружил. Было тихо, как и полагалось в приличном учрежде нии.
Бухгалтер всунул голову в то окошечко, на котором было написа но «прием сумм», поздоровался с каким-то не знакомым ему, очевид но новым, служащим, ласково попросил приходный ордерок.
Но служащий почему-то встревожился и спросил, не глядя на Ва силия Степановича:
– А вам зачем?
Бухгалтер изумился.
– Хочу сдать сумму.
– Одну минутку, – ответил служащий и мгновенно закрыл сеткой дыру в стекле.
«Странно!» – подумал бухгалтер. Он слышал, что там идет какоето совещание, о чем-то тихо спорят, советуются.
Изумление бухгалтера возросло. Впервые в жизни он встретился с таким обстоятельством, как здесь. Всем известно, как трудно полу чить деньги, всегда к этому могут найтись препятствия. Но в практи ке бухгалтера не было за тридцать лет службы случая, чтобы кто-ни будь у него, будь то учреждение, юридическое или частное лицо, за труднялся бы принять деньги.
Сеточка отодвинулась, и опять бухгалтер прильнул к окошечку.
– А у вас много ли? – спросил служащий.
– Двадцать одна тысяча.
– Ого, – ответил служащий и добавил: – Одну минуточку, – и опять закрылся.
«Взбесился он, что ли?» – подумал бухгалтер.
Но сеточка отодвинулась, высунулась рука с зеленой бумажкой.
– Пишите ордер, – пригласили бухгалтера.
Тот локтем придавил обременяющий его пакет и заполнил у око шечка ордерок, а затем стал развязывать веревочку.
Когда он распаковал свой груз, в глазах у него зарябило, он что-то
