почему он, собственно, так взволновался из-за того, что Мирцев попал под трамвай?
– В конечном счете, ну его в болото! – прошептал Иван и даже усмехнулся. – Что я ему, кум или сват? Если как следует провентили ровать этот вопрос, то выходит, что я, в сущности, даже и не знал по койника. В самом деле, что мне о нем было известно? Да ничего, кро ме того, что он был лыс и красноречив до ужаса. И далее, товари щи, – продолжал кому-то свою речь Иван, – разберемся вот в чем: чего это я взбесился на этого загадочного консультанта, этого мага и профессора с пустым и черным глазом? К чему вся эта нелепая по гоня со свечечкой в руках и дикая петрушка в ресторане?
– Но, но, но! – вдруг сказал где-то прежний Иван новому Ива ну. – Про то, что голову отрежет, он знал заранее! Как же не взволно ваться?
– Об чем, товарищ, разговор! – возражал новый Иван Ивану прежнему, ветхому. – Здесь дело нечисто, личность он, вне сомне ний, незаурядная и таинственная. Но ведь в этом-то самое интерес ное и есть! Человек видел Пилата! Это ли не интересно! Вместо то го чтобы устраивать дикую бузу с криками, беготней, а потом и с дра ками, лучше было бы расспросить о том, что было дальше и с этим арестованным Га-Ноцри, и с Пилатом. А я чепухой занялся! Важное, в самом деле, происшествие – редактора задавило. Ну, будет другой редактор, в чем дело!
Подремав еще немного, Иван новый ехидно спросил у старого Ивана:
– Так кто же я такой, в этом случае?
– Дурак! – отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни од ному из Иванов и очень похожий на бас консультанта. Иван, почемуто не только не обидевшись, но даже приятно изумившись слову «ду рак», хихикнул в полусне, и померещилось ему, что пальма перед ним появилась на толстейшей ноге и качнула шапкой, и кот пришел веселый и не страшный, и сон уже совсем было накрыл его созна ние, как вдруг балконная решетка двинулась в сторону и возникла на балконе таинственная от луны фигура в белом и, таинственно погро зив Ивану, севшему без всякого испуга на кровати, пальцем, прошеп тала:
– Т-сс!
Глава 12 ЧЕРНАЯ МАГИЯ
Высоко приподнятая над партером сцена кабаре была освещена так сильно, что казалось, будто на ней солнечный полдень.
И на эту сцену маленький человечек в дырявом котелке, с груше видным малиновым носом, в клетчатых штанишках и лакированных ботинках на пуговках выехал на двухколесном велосипеде. Сделав один круг, он испустил победный крик, отчего его велосипед под нялся на дыбы. Проехавшись на одном заднем колесе, человечек пе ревернулся кверху ногами, на ходу отвинтил переднее колесо, при чем оно убежало за кулисы, и покатил, вертя педали руками.
Тут под звуки вальса, исходящего из оркестровой ямы, где сидел джаз-оркестр, выехала на сцену на высокой штанге, под которой бы ло только одно колесо, толстая блондинка в трико и юбочке, усеян ной серебряными звездами, и стала ездить по сцене. Встречаясь с нею, человечек издавал приветственные крики и ногой снимал ко телок. Затем выехал молодой человек с выпирающими из-под трико мускулами, тоже на высокой мачте, и заездил по сцене, но не сидя в сиденье, а стоя на нем на руках и едва не касаясь ярких ламп в верх них софитах. Наконец прикатил и малютка лет восьми со старчес ким лицом и зашнырял на крошечной двухколеске, к которой был приделан громадный автомобильный гудок, между взрослыми. Зву ки его гудка вызвали раскат смеха и аплодисмент.
В заключение вся компания под тревожную дробь барабана из ор кестра подкатилась к самому краю сцены, и в первых рядах ахнули и двинулись, потому что публике показалось, что вся четверка со своими машинами грохнется в оркестр. Но велосипеды останови лись как раз в тот момент, когда колеса уже грозили соскользнуть в бездну на головы джазбандистов, велосипедисты с громким кри ком «Ап!» соскочили с машин и раскланялись, причем блондинка по слала публике воздушный поцелуй, а малютка протрубил сигнал на своем гудке.
Грохот нескольких тысяч рук потряс здание до самого купола, за навес пошел и скрыл велосипедистов, зеленые огни в проходах угас ли, в паутине трапеций под куполом, как солнца, вспыхнули белые шары. Наступил антракт.
Единственный человек, которого ни в какой мере не интересова ли подвиги велосипедной семьи Джулли, выписанной из Вены, был финдиректор кабаре Григорий Максимович Близнецов. В то время, когда шло предпоследнее отделение, он сидел в директорском каби нете в полном одиночестве, молчал, курил и думал о столь неприят ных вещах, что по лицу его то и дело проходила судорога. Думал он, конечно, об исчезновении директора, осложнившемся совершенно непредвиденным, немыслимым, страшнейшим исчезновением ад министратора, который как ушел перед самой грозой днем, так и по сей момент не вернулся. Близнецов находился в крайней степени не доумения и расстройства, кусал тонкие губы и изредка шептал чтото сам себе. Он знал, куда и по какому делу отправился Варенуха, и… раз этот Варенуха не вернулся, то догадаться было нетрудно, что с ним случилось… И Близнецов, подымая плечи, шептал сам себе: «Но за что?!»
И странное дело: такому деловому человеку, как Близнецов, про ще всего было, конечно, догадаться позвонить туда, куда ушел Варе нуха, узнать, что с тем стряслось, а между тем Григорий Максимович до девяти часов вечера не мог принудить себя это сделать. В девять, 23 М. Булгакон сделав над собою насилие, он все-таки взялся за трубку. И тут выяс нилось, что телефон испорчен. Вызванный звонком курьер доло жил, что испортились и все остальные аппараты в кабаре. Это, каза лось бы, незначительное событие почему-то окончательно потрясло Близнецова.
Когда над головой его вспыхнул красный сигнал, возвещающий конец отделения, и когда донесся гул публики, вошел курьер и доло жил, что господин маг прибыл. Финдиректора почему-то передерну ло, и он пошел за кулисы, чтобы принять гастролера.
В большую уборную, где поместили иностранного артиста, под разными предлогами уже заглядывали любопытные. Мимо две рей уборной, в коридоре, где уже трещали первые сигнальные звон ки, прошли фокусники в ярких халатах и с веерами в руках, появил ся конькобежец в белой вязанке, побывал бритый и бледный от пуд ры рассказчик – все, кончившие свои номера.
Прибывшая знаменитость поразила всех, во-первых, своим неви данным по длине фраком дивного покроя и добротного материала, во-вторых, тем, что явилась в черной полумаске. И в-третьих, свои ми спутниками.
Их было двое: один – длинный, тонкий, в клетчатых брючонках и в треснувшем пенсне… ну, словом, он – Коровьев, которого в одну секунду узнал бы, ну, хотя бы тот же Никанор Иванович Босой, но, увы, контрамарка пропала зря – Никанора Ивановича не было на представлении.
Второй был неимоверных размеров черный кот, который как во шел в уборную, так и сел непринужденно на диван, щурясь на оголен ные гримировальные лампионы.
В уборную то и дело заглядывали или толклись у дверей. Был тут помощник режиссера, побывала дрессировщица под тем предлогом, что забыла взять пудру.
Близнецов с большим принуждением пожал руку магу, а длинный развязный в пенсне и сам отрекомендовался как «ихний помощник». Близнецов опять-таки принужденно осведомился у артиста, где его аппаратура, на что артист ничего не ответил, и вместо него ввязался в разговор все тот же длинный.
– Наша аппаратура, товарищ драгоценный директор, – дребез жащим голосом заговорил он, – всегда при нас! Вот она! Эйн, цвей, дрей! – И тут, повертев перед глазами отшатнувшегося Близнецова узловатыми пальцами, внезапно вытащил из-за уха кота собственные Близнецова золотые часы, которые до этого были в жилетном кар мане у владельца под застегнутым пиджаком и с продетой в петлю це почкой.
Присутствовавшие ахнули, а заглядывавший в дверь гример одоб рительно крякнул.
– Ваши часики? Прошу получить, – развязно сказал длинный по мощник и подал на ладони Близнецову часы. И опять почему-то финдиректор содрогнулся. Но кот отмочил штуку, которая оказалась по чище номера с чужими часами. Он неожиданно встал с дивана, на задних лапах подошел к подзеркальному столу, лапой снял пробку с графина, налил воды в стакан, выпил ее, водрузил пробку на место и гримировальной тряпкой вытер усы. Тут даже никто и не ахнул, а только рты раскрыли и в дверях кто-то шепнул:
– Ай, класс!
Тут повсюду затрещали сигналы к началу последнего отделения, и все пошли из уборной вон.
Через минуту в зрительном зале погасли шары, загорелись зеле ные надписи «Запасной выход» и в освещенной щели голубой заве сы предстал полный, веселый, как дитя, человек в помятом фраке и несвежем белье. Публика тотчас узнала в нем конферансье Жоржа Бенгальского.
– Итак, граждане, – заговорил Бенгальский, улыбаясь младенче ской улыбкой, – сейчас перед вами выступит знаменитый иностран ный маг герр Фаланд. Ну, мы-то с вами понимаем, – хитро подмигнув публике, продолжал Бенгальский, – что никакой черной магии в природе не существует. Просто мосье Фаланд в высокой степени владеет техникой фокуса. Ну, а раз так, то двух мнений быть не мо жет. Мы все, начиная от любого уважаемого посетителя… Вино ват! – сам себя перебил Бенгальский и обратился к какому-то опоз давшему, который, согнувшись в три погибели, пробирался под шиканье к своему месту. – Вы, кажется, опоздать изволили? Вы изви ните нас, не правда ли, что мы начали без вас? – ядовито спрашивал Бенгальский, и опоздавший от конфуза не знал, куда деваться. – Итак… мы все, от любого посетителя галерки и вплоть до почтен нейшего Аркадия Аполлоновича, – тут Бенгальский послал привет рукой в ложу, где сидел с двумя дамами заведующий акустикой мос ковских капитальных театров Аркадий Аполлонович Семплеяров, – все, как один, за овладение техникой и против всякой магии. Итак,
