что же, граждане, простить, что ли, его? – спросил клетча тый у публики.
– Простить, простить! – раздались вначале отдельные и преиму щественно женские голоса, а затем они слились в дружный хор с мужскими.
– Ну что же, все в порядке, – тихо проговорил замаскирован ный, – узнаю их. И алчны, и легкомысленны, но милосердие все-та ки стучится в их сердца. – И громко сказал: – Наденьте голову!
Кот и Фагот во мгновение ока нахлобучили голову на окровавлен ную шею, и голова, к общему изумлению, прочно и крепко села на место, как будто никогда и не отлучалась. Клетчатый мгновенно на хватал из воздуха червонцев, всунул их в руку бессмысленно глядя щему Бенгальскому, подпихнул его в спину и выпроводил со сцены со словами:
– Катитесь отсюда, без вас веселей!
Бенгальский, бессмысленно улыбаясь, дошел только до пожарно го поста и возле него упал в обморок.
К нему кинулись, в том числе и Близнецов, лицо которого было буквально страшно. Пока возились с Бенгальским и растерянный доктор совал в нос бедному конферансье склянку с нашатырным спиртом, Фагот показал новый номер, вызвавший неописуемый вос торг в публике.
Объявив:
– Таперича, граждане, мы открываем магазин, – он всю сцену ос ветил разноцветными лампионами. Появились громадные зеркала, по бокам которых засверкали гроздьями огни, а меж зеркал публика увидела парижские модели разных цветов и фасонов. В застеклен ных витринах появились сотни дамских туфель – черных, белых, желтых, кожаных, атласных, замшевых, с пряжками и без пряжек, с камушками на пряжках. Выше них заиграли шляпки.
Сладко ухмыляясь, Фагот объявил, что производит обмен старых дамских платьев и обуви на парижские, и притом всем гражданкам совершенно бесплатно.
Публика таращила глаза на сцену, веселые улыбки играли на лицах.
– Прошу! – орал Фагот. – Без стеснения. Пожалуйте, медам!
Колебание продолжалось еще некоторое время, пока какая-то хо рошенькая блондинка не вышла из десятого ряда и, улыбаясь улыб кой, которая показывала, что ей наплевать, не проследовала на сце ну по боковому трапу.
– Браво! – вскричал Фагот и тут же раскрыл перед смелой жен щиной витрину с платьями.
Блондинка деловито прищурилась, потрогала одно, потом другое и наконец решительно указала на сиреневое платье.
– Уи, мадам! – орал Фагот, явно изображая приказчика, и подвел блондинку к витрине с обувью.
Та бойко сняла туфли, и Бегемот вывалил перед нею целый ассор тимент туфель. Блондинка примерила сиреневую, потопала в ковер, деловито повернулась, осматривая каблук, спросила:
– А они не велики мне? Посмотрите, мосье, будьте любезны!
Фагот обиженно вскрикнул:
– Помилуйте, мадам!
И кот от обиды мяукнул.
– Я беру эту пару, мосье, – сказала блондинка, надела и вторую ту флю.
Бегемот с сиреневым платьем кинулся за нею за шелковую занаве ску. Публика, затаив дыхание, смотрела на сцену.
Через минуту из-за занавески вышла блондинка в таком платье, что в публике прокатился вздох. Блондинка с каменным лицом, уди вительно похорошевшим, остановилась у зеркала, тронула волосы, изогнулась, оглядывая спину, и затем проследовала к рампе.
Но тут ее перехватил Фагот и, изгибаясь, как червь, подал ей су мочку, сверкающую лаком, и красный футляр с духами.
– А это фирма просит вас принять на память! – сказал Фагот.
– Мерси, мосье, – надменно ответила блондинка, приняла дары и проследовала в партер.
Через минуту на сцену вереницей двинулись женщины.
– Я не позволяю тебе! – послышалось в общем говоре.
– Дурак, деспот и мещанин, не ломайте мне руку, – ответил жен ский голос.
На сцене шла суета, партер гудел в восторге. Какой-то мужчина су нулся было на сцену со словами, что у него жена дома и нездорова, так он передаст ей, и получил от Фагота две пары шелковых чулок.
Дамы возвращались со сцены в жакетах, бальных открытых пла тьях, в пижамах, разрисованных драконами, в халатах, несли в руках футляры, сумки, сверкающие пудреницы.
Неожиданно Фагот объявил, что магазин закрыт на ужин. Стон прокатился по залу, огни в лампах стали таять, витрины исчезли, шелковая занавеска провалилась сквозь землю, и за нею оказалась груда брошенных старых платьев и истоптанной обуви.
Фагот выстрелил в воздух, и вся эта груда провалилась сквозь землю.
И здесь вмешался в дело Аркадий Аполлонович Семплеяров.
– Все-таки нам было бы приятно, гражданин артист, – приятным баритоном проговорил Аркадий Аполлонович, и театр затих, слу шая его, – если бы вы незамедлительно разоблачили бы технику ва ших фокусов, построенных, конечно, на гипнозе, и в частности де нежные бумажки.
И чувствуя на себе взоры сотен людей, Аркадий Аполлонович приосанился и поправил пенсне на носу.
– Пардон, – отозвался клетчатый, – это не гипноз, я извиняюсь. И в частности разоблачать тут нечего!
– Браво! – крикнул бас на галерке.
– Виноват, – настойчиво сказал Аркадий Аполлонович, – все же это совершенно необходимо. Без объяснения ваши номера оставят самое тягостное впечатление у зрителя. Зрительская масса требует объяснения…
– Зрительская масса, – перебил его нагло клетчатый, – ничего как будто не заявляла? Но, принимая во внимание ваше глубокоува жаемое желание, извольте, я произведу разоблачение, драгоценный Аркадий Аполлонович. Но для этого начнем с частности. Один номерочек еще позволите?
– Отчего же, – отозвался Аркадий Аполлонович.
– Слушаюсь! – воскликнул Фагот и, потирая руки, осведомился у Аркадия Аполлоновича: – Вы где вчера вечером изволили быть, Аркадий Аполлонович?
При этом неуместном и даже, пожалуй, хамском вопросе лицо Ар кадия Аполлоновича очень изменилось.
– Аркадий Аполлонович вчера вечером был в заседании акусти ческой комиссии, – сказала презрительно пожилая дама, сидящая рядом с Аркадием Аполлоновичем и, как выяснилось вскорости в конторе при составлении протокола, оказавшаяся супругой Арка дия Аполлоновича.
– Нон, мадам, – решительно воскликнул наглый Коровьев, он же Фагот, – вы в полном заблуждении. Выехав на заседание, ко торое, к слову сказать, вовсе и не было назначено, Аркадий Апол лонович переменил маршрут и поехал на Елоховскую площадь и провел три часа в гостях у очаровательной Клавдии Никоновны Альберт, с которой предварительно уговорился днем по теле фону.
– Ай! – воскликнул кто-то в бельэтаже.
И тут в той же ложе сидевшая молодая дама, как выяснилось из то го же протокола, троюродная сестра Аркадия Аполлоновича, при ехавшая в Москву для продолжения артистического образования, воскликнула:
– Давно подозревала этого негодяя!
И с этими словами, размахнувшись лиловым коротким зонтиком, ударила им Аркадия Аполлоновича по голове.
В публике ахнули, а подлый Коровьев вскричал:
– Вот, почтенные граждане, один из случаев разоблачения, кото рого так упорно добивался Аркадий Аполлонович!
– Как ты смела ударить моего мужа! – вскричала исступленно су пруга Аркадия Аполлоновича.
– Ну, уж кто-кто, а я-то смею, – ответила молодая дама и ударила второй раз Аркадия Аполлоновича, который, не протестуя, сидел у барьера.
– Милиция! Взять ее! – страшным голосом вскричала супруга Ар кадия Аполлоновича.
А кот неожиданно подошел к рампе и вдруг рявкнул человечес ким голосом на весь театр:
– Сеанс окончен! Маэстро, прошу марш!
И ополоумевший дирижер, сам не понимая, что он делает, взмах нул палочкой, и оркестр грянул залихватский, нелепый и неумест ный марш, после чего уже все смешалось.
Видно было только, что к ложе Аркадия Аполлоновича спешит милиция, что в партере вскакивают и что все три артиста, то есть замаскированный, клетчатый Фагот и кот Бегемот, бесследно ис чезли.
Глава 13 ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ
Погрозив Ивану пальцем, фигура прошептала:
– Т-сс! Иван изумился и сел на кровати. Перед ним оказался вошедший с балкона человек, лет 38-ми примерно, худой и бритый, с висящим темным клоком волос и длинным острым носом.
Он повторил «т-сс!» и сел в кресло у Ивановой постели и запахнул свой больничный халат.
– Как же это вы сюда попали? – шепотом спросил Иван, повину ясь длинному, сухому пальцу, который продолжал грозить. – Ведь ре шетки-то на замках?
– Решетки на замках, – повторил гость, – но Прасковья Василь евна человек рассеянный. Я у нее связку ключей стащил и таким об разом получил возможность и на балкон выходить, и даже, как види те, иногда навестить соседа. Итак, сидим? – спросил он.
– Сидим, – ответил Иван, с любопытством всматриваясь в жи вые карие глаза пришельца.
– Но вы, надеюсь, не буйный? – вдруг спросил тот. – А то я не люблю драк, шума и всяких таких вещей.
Преображенный Иван мужественно признался:
– Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил.
– Основание? – строго спросил гость.
– Да, признаться, без основания, – ответил Иван, конфузясь, – там буза вышла…
– Советую вам это бросить, – сказал гость, – вы перестаньте ру кам волю давать. – И опять осведомился:
– Профессия?
– Поэт, – неохотно признался Иван. Пришедший огорчился.
– Ой, как мне не везет, – воскликнул он, но тотчас спохватил ся, – извините, не обращайте внимания… А как ваша фамилия?
– Понырев.
– Ай-яй-яй, – сказал гость.
– А вам мои стихи не нравятся? – без всякой обиды спросил Иван.
– Ужасно не нравятся.
– А вы какие читали?
– Да никаких я не
