— Да это же наш кунжу! Почетный эскорт, так сказать.
Шлюпка с сидящими в ней Вебером и Ким Каук Сином подошла первой. Клементьев встретил гостей у трапа. Вебер очень сдержанно и сухо представился и еле ответил на рукопожатие капитана. У кунжу вид был смущенный. Он виновато поглядывал на Клементьева. Георгий Георгиевич пригласил Вебера, кунжу и чиновника, сопровождающего советника, в каюту.
— Прошу и вас, Константин Николаевич, — сказал Клементьев капитану шхуны.
Вебер с нескрываемым удивлением приподнял светлые брови, но ничего не сказал. Это заметил Клементьев. «Кажется, Константин Николаевич прав, — подумал он, чувствуя, как в нем растет антипатия к Веберу. — Или я ошибаюсь. Дипломаты — народ сдержанный, осторожный». Он пытался успокоить себя и старался быть гостеприимным и любезным хозяином.
Когда все расселись и по бокалам было разлито вино, Георгий Георгиевич коротко рассказал о себе, о своих планах и передал Веберу письмо от Корфа.
— Фельдъегерь из меня получился неважный, — с улыбкой проговорил он. — Письмо написано в ноябре, а сейчас уже февраль на исходе.
— Да, времени прошло много, — сухо ответил Вебер.
Он сидел прямо, держался подчеркнуто официально. Серые глаза быстро пробежали письмо, и Вебер передал его чиновнику:
— Уберите. — Потом поднял бокал, отпил глоток и обратился к Клементьеву: — Господин Корф просит меня оказать вам всевозможное содействие. Но я, к глубокому моему сожалению, не могу этого сделать.
Он остановился, как бы давая Клементьеву возможность выразить свое отношение к его словам. Но Георгий Георгиевич молчал. «Послушаю, что вы, милостивейший соотечественник, скажете дальше». Вебер продолжал:
— Скажу больше того: я вас хочу просить покинуть корейские воды…
— Почему же? — перебил Клементьев, уже сердясь.
— Посещение корейских берегов вашими судами может вызвать международные недоразумения.
— Не понимаю, — покачал головой Клементьев. Вебер продолжал:
— Есть несколько очень важных обстоятельств. Первое — то, что корейским правительством не все порты открыты для европейцев. Чин-Сонг относится именно к таким.
— Но представители корейской власти не только не выразили протеста против моей стоянки здесь, когда узнали, что я русский моряк, но и проявили дружеские чувства.
Клементьев посмотрел на Ким Каук Сина, которому чиновник вполголоса все переводил. Кунжу, встретившись взглядом с капитаном, тут же отвел глаза. «Что это должно значить? — недоумевал Клементьев. — Ким Каук Син держится отчужденно».
— Совершенно иначе к вашему пребыванию отнесется правительство короля Кореи. Нельзя нарушать законы чужой страны, их надо уважать! Наша Императорская российская миссия поставлена в весьма затруднительное положение, принимая во внимание то, что в договоре с Кореей, который я имел честь подготовить, ничего не сказано ни о рыболовстве, ни о китоловстве. Таким образом, ваш промысел противозаконен с точки зрения правительств и Кореи, и России.
Георгий Георгиевич растерялся. Положение было действительно трудное. Сейчас его можно считать браконьером. «Черт возьми, как я опрометчиво поступил!» Белов и Клементьев обменялись тревожными взглядами.
Вебер снова отпил вина, обхватил бокал пальцами.
— Наконец, надо уважать и народные чувства. По примете корейцев, в год, когда к их берегам море приносит мертвого кита, бывают неурожаи. Зачем же вызывать у населения тревогу?
«Вот оно что», — подумал Клементьев, вспомнив, как встревожились жители поселка, когда он привел в бухту первого кита. Георгий Георгиевич рассказал об этом Веберу и добавил, что корейцы очень благодарны за китовое мясо.
— И тем не менее от этого положение не меняется, — неторопливо покачал головой Вебер. — Не будет урожая, окажетесь виноваты вы, мы, все русские.
— Хорошо, господин Вебер, — согласился Клементьев, не видя выхода из положения. — Я буду вести охоту на расстоянии выстрела — семи миль от берега и там, уже в нейтральных водах, на плаву разделывать китов.
— Нет, не могу поддержать вас в этом. — Вебер говорил однотонно, спокойно встречаясь взглядами с капитаном. — Волнами может прибить туши китов к берегу, и последствия будут те же.
В каюте наступила тишина. Было слышно, как на палубе ходили матросы. Клементьев размышлял: «Придется уйти. А как жаль. Еще бы месяц-полтора охоты, и трюмы были бы полны». Он вспомнил, как был добыт голубой кит, как это всех обрадовало.
— Я понимаю, что вам тяжело все это слышать, — заговорил Вебер. — Но обстоятельства… С ними надо считаться.
— Да, — только и произнес Георгий Георгиевич. — Вот и первая неудача.
— Могу дать вам неделю-другую на завершение здесь всех дел, — милостиво уступил Вебер, довольный результатами переговоров.
— Спасибо, — больше из вежливости, чем из благодарности, ответил Клементьев. Но навсегда отказаться от этих богатых вод он не мог. Капитан быстро заговорил: — Предполагая все же в будущем заниматься китоловным промыслом в здешних водах, я почтительнейше прошу Императорскую миссию и вас лично, господин Вебер, указать мне, куда и на каком языке следует мне обратиться к корейским властям, и не отказать мне в своем содействии на получение формального разрешения останавливаться моим судам для разделки китовых туш в корейских бухтах.
Действительный статский советник внимательно выслушал капитана, потер холеными пальцами левую бровь, как бы раздумывая, потом ответил:
— Обратитесь в правительство короля Кореи с прошением на корейском языке!
— Я же не знаю корейского! — едва сдерживаясь, проговорил Георгий Георгиевич. — Прошу вашего содействия.
Вебер пожал плечами:
— К сожалению, я бессилен чем-либо вам помочь в вашем намерении. Это вам подтвердит и уважаемый кунжу.
В это время чиновник, сопровождавший Вебера, передал старику из своего портфеля бумагу. Ким Каук Син растерянно взял ее и, выслушав какое-то распоряжение чиновника, протянул лист Клементьеву.
— Что это? — Капитан непонимающе смотрел на лист, густо исписанный иероглифами.
— Просьба корейского населения к вам покинуть бухту Чин-Сонг, — пояснил чиновник. — Разрешите, я вам переведу.
Клементьев слушал и не верил своим ушам. Да, это была просьба жителей поселка в бухте Чин-Сонг, чтобы китобой Клементьев со своими судами немедленно ушел. И, что еще больше удивило Георгия Георгиевича, бумага была подписана Ким Каук Сином.
— Хорошо, я уйду, — коротко бросил Клементьев, и в его душе шевельнулась обида. Он посмотрел на кунжу. Старик с виноватым видом перебирал свою реденькую мягкую бородку… «Вот и доверяй человеку», — подумал Клементьев.
Вебер поставил на стол бокал и поднялся:
— Мне было приятно познакомиться с вами, господин Клементьев. Здесь так редко приходится встречаться с соотечественниками. Итак, две недели, я думаю, вам срок вполне достаточный, чтобы…
— Да. — Клементьев едва сдерживал бушевавшее в нем негодование.
Пока прощался с гостями, он был внешне спокоен, и только Белов видел, что Георгий Георгиевич весь напряжен. Оставшись наедине с Беловым, Клементьев разразился бранью, которой еще никогда не доводилось слышать от него Константину Николаевичу. Он попытался успокоить Клементьева. Тот горько сказал;
— Наш соотечественник. Представитель России! Отчитал меня, как мальчишку! Вебер Адольф Генрихович! Долго ли еще нашу Родину за ее рубежом будут представлять люди с остзейскими именами?
