И это действительно так. Гроб, что некогда содержал останки адепта губительной Черной науки, сейчас в самом деле пуст. Вот только опустел он совсем недавно. Те, кто должен был сжечь тело на проклятом пустыре, то ли испугались чего-то, то ли просто решили сыграть с чернокнижником жестокую шутку — колдун, более не живой, но и не умерший окончательно, остался лежать в причинявшей ему страдания освященной земле православного кладбища. Сколько продолжалось это тягостное существование, подобное тому, в котором пребывали проклятые мертвецы из 'Страшной мести' Гоголя, сказать весьма затруднительно. Но именно этим — тем, что колдун частично все же был жив — объяснялась и живучесть связанной с ним легенды…
Сегодняшней же ночью старый злодей вернулся в мир живых с помощью молодого последователя. Надо сказать, что колдун вовсе не мечтал о новой жизни. Куда приятнее для него было бы оказаться в ласковых объятиях Смерти — об этом и только об этом он грезил в течение всех этих долгих мучительных лет. И то, что вместо вожделенного покоя ему пришлось снова шагнуть на солнечный свет, не слишком-то обрадовало колдуна. Но выбирать ему не приходилось. А тот факт, что он попал в услужение к дерзкому молодому некроманту, делал существование чернокнижника еще более печальным…
Мрачный подвал, в котором находились сейчас некромант и похищенное им с Братского кладбища тело, напоминал персональный морг сумасшедшего профессора из фильма ужасов. Можно было вообразить, что над затхлым подземельем возвышается зловещий готический замок с островерхими башенками и неприступными зубчатыми стенами. Никакого замка, конечно, не было — подвал располагался в самом обыкновенном доме, стоявшем в частном секторе старинного города Ростова. Хозяин этого дома, впрочем, мечтал о подобном замке. Он считал, что лишь такое жилище соответствует статусу некроманта.
Стол, на котором лежало тело колдуна, тоже наводил на мысли о морге. Только уже настоящем, больничном. Ну а как же еще могло быть, если именно оттуда, из мертвецкой БСМП-2 он и был накануне украден для некроманта подкупленным сторожем-алкоголиком?
Старый колдун казался мертвым, но похититель знал — это не так. Тело выглядело совершенно свежим, будто чернокнижника похоронили только вчера, а не в позапрошлом веке. Старость изъела его, но никак не тление. Колдун был мертв лишь наполовину — та часть его души, что некогда делала живым это тело, блуждала сейчас по лабиринтам Чистилища, не в силах ни найти себе новый дом, ни вернуться на Землю. Но, вместе с тем, старый маг прекрасно осознавал и все, что происходило с его неподвижной телесной оболочкой здесь, в объективной реальности. При этом он не мог пошевелить даже глазом и видел лишь то, что находилось прямо перед его лицом (в данный момент это был серый потрескавшийся потолок). Не мог произнести ни слова. То было кошмарное раздвоенное состояние, испытать которое обычный человек может, разве что, проведя без сна десять суток подряд. Или, что гораздо хуже, подвергшись мощному проклятию.
Молодого некроманта передернуло, когда он подошел к столу и, встав над распростертым телом, заглянул в полные муки голубые глаза. 'Ты должен быть благодарен мне старик, за то, что я сейчас сделаю', — подумал маг.
Расставив ладони над телом старого волшебника, он начал произносить слова запретного заклинания, возвращающего жизнь. В данном случае, поскольку душа колдуна не была полностью разлучена с телом, слова эти должны были воздвигнуть мост, по которому она смогла бы вернуться.
Й' АИ' НГ' НГАХ!
ЙОГ-СОТОТ!
Х' ИИ — Л' ГЕБ!
УАААХ!
Воздух в подвале будто бы загустел. Начерченный на каменном полу круг, в котором находились стол с телом чернокнижника и творивший волшбу молодой некромант, вспыхнул ослепительно-алым светом. Веки полумертвого колдуна дрогнули. Из уст его вырвался тяжелый хриплый стон. Словно древнее дерево скрипело, сбросив многолетний гнет и медленно выпрямляясь.
— Ааарх, — выдохнул колдун и зашевелил руками, ища, на что опереться. Молодой некромант, хоть и знал, что воскрешенный не посмеет причинить ему вреда, а все же рефлекторно отступил на шаг.
Чернокнижник выпрямился и сел. Голубые глаза уставились на некроманта. Уголки тонких сухих губ поползли вверх.
— Ну здравствуй, освободитель хренов, — сказал колдун. — Надо полагать, это был не акт милосердия? Не по чину как-то, да и вообще — на это только у Христа наивности хватало.
— Я не из его шайки, — глухо промолвил некромант. — Ты прав, старик, я не просто так вернул тебя к жизни. Мне нужен верный слуга, который в то же время был бы моим учителем.
— Как в лучших домах Франции, стало быть, хочешь, — осклабился живой мертвец. — Что ж, почему б и не послужить. Выбора-то все равно нет.
— Я должен узнать твое имя, — сказал некромант.
Колдун запустил руку во внутренний карман пиджака и достал заскорузлую книжицу — паспорт Российской империи времен Николая II. Достал — и протянул хозяину.
— Ивлев Платон Евгеньевич, — прочитал некромант и отдал бумагу Ивлеву. — Надо бы тебе новые документы сделать… Что ж, дед Платон, теперь мы в одной команде. И главный в команде — я, хоть ты, наверняка, и мудрее. Не забывай об этом.
— Я то не против, — хихикнул Платон. — Там, — указательный палец его правой руки устремился вверх, — осерчать могут.
— Ошибаешься, дед Платон, — покачал головой некромант. — Там всем на все наплевать. И уже очень давно.
Глава 5
Странные посиделки
Странные, непривычные, но — безмерно приятные мысли одолевали Егора Киреева по пути домой.
'Итак, приятель, мы с тобой больше не одни, — думал Егор, ведя обычный для себя диалог с внутренним 'я'. — Подумать только! И как спонтанно все произошло… Нет, секс на первом свидании — дело вполне естественное, но чтобы сразу любовь! Любовь… Она-то тебя любит, а ты ее? Вот тут, братец мой Егор, еще покумекать надо. Не профурсетка, конечно — трахнул и выбросил. Но сердце… Сердце-то не молчит. Но и выпрыгнуть из груди покамест не торопится. Ладно. Будет еще время подумать об этом. Разберемся, братец Егор. Разберемся'.
— Братуха! — от философско-романтических размышлений его отвлек хриплый голос, сразу столкнувший мысли Егора с седьмого неба в куда более привычный пласт реальности. Киреев невольно вздрогнул — уж больно этот внезапный возглас был похож на на хрипение выбравшегося из могилы зомби с горлом, набитым землей. Киреев развернулся — так резко, что окликнувший его человек испуганно отпрянул, едва не врезавшись в угол ближайшего дома.
— Братуха, ну ты чего? — пролепетал он. — Я же только… ну это…
Он и выглядел-то как зомби — этот нестарый и довольно крепкий еще мужик, одетый в спортивный костюм, испачканный пылью и пестрой россыпью разнокалиберных пятен: яичный желток, кетчуп, какая-то желеобразная зеленая дрянь, и жидкая белая кашица, что, вернее всего, попала в эту мерзкую палитру прямиком из желудка владельца замызганной олимпийки. Такого мудилу Егор желал бы видеть в своем семейном альбоме даже в меньшей степени, нежели покойного уманского дельца Смагина.
— Какой же я тебе 'братуха'? — произнес Киреев. Спокойно так произнес, вовсе даже не агрессивно. Но при звуке его голоса у грязного алкаша отчего-то резануло в животе.
