Ваамчо вышел из полога. Проходя мимо собак, он отвернулся, чтобы не встретиться взглядом с Чегытом. Пес все понимает, как человек.
Ваамчо прошел около яранги, поглядел на льды.
«Надо было сразу подойти к Чегыту и взять его. Зачем оттягивать? Зачем я вышел сюда и прошел мимо него?..»
Ваамчо вытащил нож, провел по лезвию рукой. Ножом можно было брить бороду.
Стоял сильный мороз, а Ваамчо было жарко. Он сбросил шапку, она повисла на ремешке за спиной, и Ваамчо медленно, сопротивляясь самому себе, направился к собакам.
Чегыт свернулся в клубок, спрятав морду под брюхо. Но как только Ваамчо подошел к нему, Чегыт поднял голову, встал, изогнув спину, лениво зевнул, встряхнулся и зашевелил пушистым хвостом.
Ваамчо вышел с ним из яранги и молча направился за стойбище. Он сел на снежный холм. Чегыт развалился рядом у ног. Ваамчо вдруг схватил собаку за голову, зажал ее в коленях, и нож повис над сердцем Чегыта. Но не хватило сил убить собаку. Ваамчо посмотрел на сверкающее лезвие и бросил нож в снег.
Чегыт лежал на спине и всеми четырьмя лапами лениво шевелил в воздухе.
Лицо Ваамчо стало злым, мрачным: «Как волк я!.. Нет, я не волк. Меня ведь заставляет Корауге. Наверное, он хочет убить Чегыта потому, что я не отдал его Алитету? Кагтам меркичкин! Нет, я хуже волка. Чегыт — мне друг!..»
Ваамчо встал, мигом вскочил и Чегыт.
— Туда пойдем, Чегыт! За дальний бугорок.
Ваамчо шел, как больной человек. Ноги неуверенно ступали по снегу.
Он украдкой взглянул на собаку, и ему показалось, что Чегыт хорошо понимает, куда ведет его Ваамчо. Чегыт был невеселый и шел ленивым шагом, низко опустив голову.
— Ай! — вскрикнул Ваамчо, словно у него разрывалось сердце.
Чегыт поднял голову и ласково взглянул на хозяина.
И вдруг Ваамчо почувствовал, что он не может выносить взгляда собаки. Он отвернулся в сторону и долго стоял не шевелясь. Потом он быстро повернулся, схватив Чегыта за морду, в один миг всадил в него нож по самую рукоятку.
Ваамчо хотел вытащить нож, но руки стали непослушны, как после долгой гребли. По щеке покатилась крупная слеза и тут же замерзла на подбородке.
Ваамчо взял голову убитой собаки в обе руки и приложился к ней своей щекой. Обмакнув палец в сгусток собачьей крови, он провел им себе по лбу.
«Пусть удовлетворятся духи!..»
Ваамчо взял собаку за_заднюю лапу и потащил ее, как это и полагалось, волоком, против шерсти.
Вдруг он остановился.
«Не потащу так. По-другому возьму. Пусть так и не полагается, а я потащу по-своему».
Он взвалил Чегыта на спину и, держа его за передние лапы, понес к яранге. Казалось, собака обняла его сзади. Голова Чегыта болталась из стороны в сторону при каждом шаге Ваамчо.
Навстречу попался шаман Корауге. Ваамчо молча прошел мимо.
«Несчастный, он всегда хочет сделать по-своему! Зачем несет собаку на спине?» — недовольно подумал Корауге.
Ваамчо положил Чегыта около яранги. Голову собаки он повернул в сторону, откуда приходит солнце.
Глава восемнадцатая
В торосах раздавались ружейные выстрелы. Каждый выстрел радовал людей: больше выстрелов — больше мяса в стойбище. На берегах полыней всюду сидели охотники из стойбища Энмакай.
Около Ваамчо лежали два тюленя с окровавленными, пробитыми пулей головами. Довольный охотой, Ваамчо сидел на льдине и постукивал о нее пустой трубкой. Он хотел закурить, но коробка из-под табака оказалась тоже пустой. Ваамчо подержал трубку в зубах и с тоской положил ее за пазуху.
Какая охота без табака?
Ваамчо встал и полез через ломаный лед закурить у соседа-охотника. Вскоре он заметил сидящую на берегу полыньи Тыгрену. Рядом с ней лежали три тюленьи туши.
— Какомэй, Тыгрена! — восторженно крикнул Ваамчо. — Три тюленя! Ты великий охотник.
— В четвертого промахнулась, — сконфуженно проговорила она.
Ваамчо присел на замерзшую тушу тюленя и, вынув пустую трубку, стал постукивать о носок торбаза, намекая, что ему нечего закурить.
— Есть табак, — весело ответила Тыгрена и, улыбаясь, подала ему кисет, умело сшитый из оленьей кожи.
Они закурили.
— Хороший день, Ваамчо.
— Да. Но только надо идти домой. Я хотел убить еще одного тюленя, а по всему видно, что придется помочь тебе тащить тюленей.
— Пожалуй, придется. Видишь, какие большие! Я хотела уходить с двумя и вернуться еще раз. Поэтому и жду четвертого.
— Очень далеко, Тыгрена! Не успеешь. Лучше я сразу возьму трех, а ты потянешь по моей дорожке двух.
— Ты добрый, Ваамчо! Я бы согласилась стать твоей женой по сменному браку.
Ваамчо смутился и, чтобы перевести разговор на другое, сказал:
— Вот Корауге говорил, что меня тюлени не любят. Их глаза не хотят встречаться с моими. А вот два тюленя посмотрели на меня и теперь лежат около моего ружья.
— Он злой — Корауге! — с ненавистью сказала Тыгрена. — Он говорит неправду. Лживого человека слушать — все равно что теплую воду пить. Не только тюлени, но и мои глаза всегда любят смотреть на тебя. — И она улыбнулась.
Помолчав, Тыгрена заговорила тихо:
— Корауге все время твердит: духи не любят ярангу Вааля. Илинеут замерзла. Ваамчо оторвало от земли. Пусть уйдет Вааль из нашего стойбища.
— А вот и не оторвался я! — радостно и весело сказал Ваамчо. Но, вспомнив о Чегыте, тут же помрачнел. — Каждый раз, когда вспоминаю Чегыта, мое сердце наполняется великим гневом. Я часто вижу Чегыта во сне. Он крутит хвостом, шевелит ногами, глазами разговаривает. Лучше бы у меня потерялся один глаз. С одним глазом тоже можно охотиться. Почему Корауге велел убить Чегыта, а не другую собаку?
— Он пакостный человек. Когда его глаза смотрят на меня, я боюсь их, — прошептала Тыгрена, оглядываясь кругом.
Они покурили и решили идти домой.
Ваамчо, а вслед за ним Тыгрена пошли торосистым льдом. Они волоком тянули тюленей: Ваамчо — трех, Тыгрена — двух. Они долго шли молча. Голова Ваамчо заиндевела, и от нее шел пар.
Когда показались яранги, охотники присели на тюленей отдохнуть и еще закурить.
— Вон яранги, Ваамчо, — сказала Тыгрена. — Мои ноги не хотят идти туда.
— Алитет плохой? — робко спросил Ваамчо.
Тыгрена молча кивнула головой.
— Отец Вааль говорил: Алитет хитрый и жадный. Чужих песцов из капканов крадет. И мой рассудок говорит мне: злой он. Я стараюсь уйти в сторону, когда вижу его.
— Твой рассудок похож на мой, как тот тюлень на этого. Я не знала лживых людей, а теперь сама становлюсь лживой. Ты возьми, Ваамчо, моего третьего тюленя себе, я скажу: убила только двух.
— Какой я охотник, если женщина мне будет убивать тюленей! Не возьму. И Корауге почувствует
