Закончен один учебный год, полный всевозможных волнений, неожиданностей и радостей. Ученики уехали по ярангам на все лето, и культбаза опустела. Тихо в школе.
В учительскую вошла Таня.
— Что же мы теперь будем делать? Скучно стало!
— Поедем на гусей охотиться в Мечигменскую тундру. Сколько там гусей бывает! Все данные об охоте уже собраны, — усмехаясь, говорит Володя.
— А знаете, товарищи, я бы предложила сейчас же, вслед за учениками, поехать в стойбища. Интересно на них там взглянуть. Моржовая охота началась. Вероятно, они с таким восторгом суетятся около охотничьих вельботов! Поедемте! — предлагает Таня.
Предложение Тани всеми охотно принимается. Нам сразу же скучно стало без учеников, и мы с удовольствием отказываемся от охоты на гусей и едем вслед за ребятами в их стойбища.
Мы спускаем свой моторный вельбот и направляемся к чукчам. Нас догоняет, семеня ногами, Модест Леонидович.
— Стойте, стойте! — кричит он. — Куда вы?
— К чукчам в гости, — отвечает Таня.
— Послушайте, друзья мои! Вы же нарушаете все мои планы. Ведь по случаю окончания учебного года сегодня я устраиваю ужин в домашней обстановке.
— Если бы, Модест Леонидович, у вас к ужину нашлось что-нибудь выпить… — подает из вельбота голос учитель.
— Есть! — радостно перебивает Модест Леонидович и, разводя руками, добавляет: — У меня, у доктора, да чтобы не было? Где это видано? Я даже для Тани легонькую клюквенную сделал.
Таня смеется и говорит:
— Тогда обязательно приедем к ужину, Модест Леонидович. Вечером приедем.
Наш вельбот тронулся. Хорошее, спокойное море. Солнце ярко светит и даже немного пригревает. Оно, впрочем, ночью уже мешает спать. В комнатах у нас висят на окнах суконные шторы, мы делаем сами искусственную ночь.
С моря доносятся ружейные залпы. Охота на моржа в разгаре. Шумит мотор, и мы быстро приближаемся к чукотскому селению.
Вон уже видно, как одна бригада охотников выгружает с байдары моржа. На берегу толпится много людей.
Женщины с засученными рукавами быстро разделывают зверя; молодые парни таскают мясо в погреба. Собаки лениво поглядывают на окровавленные куски мяса и сидят смирно, не рвут кусков из рук: они сыты. На берегу веселый говор, смех, но учеников не видно.
Наш вельбот остановился у берега. Чукчи спешат к нам навстречу. Вслед за ними, опираясь на костыль, идет старик; на голове у него форменная капитанская фуражка. День теплый, но старик одет в меховую кухлянку. Он пробирается к нам и радостно кричит:
— Какомэй! Вы приехали?
«Капитаном» оказался старик Тнаыргын.
— Тнаыргын, а где ученики? — спросила Таня.
Старик молча показал рукой на море.
— Уехали, Таня-кай. На вельботах, на байдарах уехали. Все уехали. Никто не остался на земле. Большие стали они. Смотри, как растут! Не заметишь, как волос на голове растет, а вот как они растут — я вижу. Каждый день растут, — словоохотливо говорит Тнаыргын.
Мы прошли немного в сторону и остановились около туши моржа.
— Садитесь, — пригласил Тнаыргын, — садитесь на моржа, чистый он. В море все чисто. Только подальше от головы: кровь там.
Тнаыргын снял фуражку и, разглядывая ее, сказал:
— Капитан подарил мне. Прошлым летом.
— Какие новости, Тнаыргын? Как жизнь?
Старик осторожно надел фуражку и, показывая на подходивший вельбот с охотниками, ответил:
— Смотри. Смотри сам. Разве это жизнь? Прогулка это. Раньше наши люди все лето работали на веслах. А теперь что? Сидят в лодке, покуривают. Ульвургын мотором их везет, а они постреливают. Боюсь я, сила из рук уйдет.
К берегу подошел вельбот. С него спрыгнул на гальку восторженный Ульвургын. Увидя нас, он крикнул:
— Какомэй! Теперь, думал, спокойно работать я могу, а вы опять приехали мешать! — и он громко расхохотался.
На вельботе Ульвургына сидит Таграй и как будто не замечает нас.
Ульвургын здоровается с нами и потихоньку говорит, показывая на Таграя:
— Боится, не за учениками ли вы приехали опять.
— Живой вот я, — вмешивается Тнаыргын. — А раньше давно был бы там. — Старик показал на небо и провел пальцем по шее, напоминая о «веретьхыр-гыне» — обычае удушения стариков. — Теперь мяса много, еды хватает. Можно смотреть на жизнь. А когда умру я, ты, Ульвургын, пристегни его к моей смертной одежде, — закончил он, показывая пальцем на грудь.
На кухлянке старика Тнаыргына в ворсинках оленьей шерсти виднелся маленький круглый значок с изображением Ленина на эмали.
Поздно вечером мы вернулись домой. Нас встретил Модест Леонидович.
— Ну, друзья мои, прошу вас принарядиться и пожаловать ко мне на ужин.
Огромная комната доктора была уютно прибрана. На столе приборы на двенадцать персон. Около каждого прибора — медицинские банки, которые должны заменить бокалы.
У Модеста Леонидовича праздничное настроение. На нем хороший костюм, исключительной белизны сорочка и какой-то яркий галстук.
— О, Модест Леонидович, как вы нарядились! — восторженно говорит Таня.
— Люблю, знаете ли, Танечка, изредка позволить себе это удовольствие. Проходите, проходите, — приглашает он ее.
— Лампа! Модест Леонидович, зачем это?
— А что же за вечеринка, когда тебе в тарелку залезает целое солнце?! Вот я специально задрапировал все окна и свою «молнию» зажег.
У доктора в этом «вечернем» освещении было так хорошо, что наш учитель Володя Евгеньев, явившись в нерпичьих штанах, почувствовал некоторую неловкость.
— Подождите немного, — сказал доктор. — Сейчас еще два гостя явятся.
— Да, кажется, все собрались, Модест Леонидович, — сказал учитель.
В комнату вошли Чими и Лятуге.
— Вот это да! Какомэй! — воскликнула Таня. — Это, конечно, дело ваших рук, Модест Леонидович?!
— Безусловно! А что, плохо? Я их уговорил купить в фактории костюмы. Полюбуйтесь теперь на них.
Два молодых чукотских парня — больничный сторож Чими и школьный сторож Лятуге — стояли в костюмах и при галстуках. Они застенчиво посматривали на нашу компанию и чувствовали себя не очень уверенно. Модест Леонидович взял их под руки и повел к столу. Лятуге улыбался и что-то радостно мычал.
Все сели за стол.
— Ну вот, друзья мои, теперь давайте поднимем бокалы! — высоко держа медицинскую банку, сказал доктор. — Я предлагаю выпить за хороший, честный, способный чукотский народ!
— И за настоящую дружбу, — добавила Таня.
