смирными и не будут загрызать оленей. Тогда и пастухам будет меньше работы, и я буду их учить.
Все смеялись, пожимали ему руку, просили писать о жизни и работе.
Нарта скрипнула и побежала в горы, вдаль от морского берега. Ребята махали Ктуге рукой до тех пор, пока нарта не скрылась.
И хотя из школы уехал только один ученик, она казалась осиротелой. Вечером не было уже так шумно, как всегда. А пианино безмолвно стояло в углу, и даже Лена не играла в этот вечер.
Ребята собрались в классе и потихоньку разговаривали о Ктуге, о том, как он будет учить детей оленеводов, как будет скакать на быстроногих оленях.
Всем было грустно от разлуки с товарищем, но многим хотелось быть на его месте.
НЕРАВНАЯ БОРЬБА
Собаки бежали крупной рысью. Ктуге сидел за спиной каюра и посматривал вдаль. Но вот собаки, вздернув уши, взяли в галоп. Каюр затормозил и сказал:
— Стадо близко.
И действительно, скоро в тишине гор послышался какой-то совсем необычный шум. Это шли олени, задевая друг друга рогами и пощелкивая копытами. Шум становился все слышнее и слышнее. Собаки насторожились, насторожился и каюр.
Огромное стадо растянулось по склонам гор на многие километры. Казалось, что на склонах не было и снега. Была одна сплошная движущаяся серая масса. Здесь было около четырех тысяч оленей.
Стадо принадлежало крупному оленеводу — шаману Араро. К нему и ехал Ктуге.
Он привстал на колени и с быстро бегущей нарты всматривался в просторы тундры, где безраздельно властвовал Араро.
Белоснежная даль сливалась с небом. И не видно было, где кончалась тундра и где начиналось небо.
Каюр держит собак стороной, не давая им приблизиться к стаду. Щелкая зубами, собаки поглядывают в сторону оленей.
От стада отделился человек и, размахивая посохом, побежал наперерез.
— Останови собак! — сказал Ктуге каюру. — Вон видишь, пастух бежит к нам.
Пастух издали крикнул:
— Эгей! Эгей!
Он подбежал к нарте, остановился и, опершись о посох, стал вытирать пот с лица.
Мех на его старой кухлянке вытерся, и во многих местах, как весенние проталины, виднелась голая кожа.
— Пастухом работаешь? — спросил Ктуге.
— Немножко пастухом, немножко хозяином, — ответил он. — Пять оленей своих имею. А два года тому назад было только четыре, — и «немножко хозяин» с довольным и улыбающимся лицом показал четыре пальца.
— Акционер, стало быть, ты?
— Что такое? — переспросил пастух.
— Акционер, говорю. В Америке вот таких «немножко хозяев» много есть. Главный хозяин имеет миллион оленей, например, а «немножко хозяин» — два оленя.
— Эгей, — мотнул головой пастух, совершенно не понявший Ктуге.
— Да, — сказал Ктуге. — На пять оленей хорошей одежды не справишь.
Ктуге улыбнулся и ткнул пальцем в голые колени пастуха.
— Обморозиться в таких штанах можно.
— Нет, — весело сказал пастух, — у нас жаркая работа. Бегаем все. А когда бегаешь — не холодно. Ты кто такой и куда ты едешь?
— Ульвургына слыхал?
— Слыхал.
— Вот племянник я его.
— У-у-ум, — промычал пастух.
— Учить ребят и пастухов еду к твоему хозяину Араро.
— Э-э! — протянул пастух и совсем тихо заговорил: — Араро не любит учителей. Один раз велел мне вывезти одного русского в тундру, подальше от жилья, и, когда он сойдет с нарты, чтобы ноги размять, — стегнуть оленей и ускакать. Бросил я его. Наверно, пропал. Ходить он по тундре совсем не умеет.
Жалко было самому. Все-таки человек он… А нельзя было не бросить. Смотри, парень, Араро и тебя может прогнать. Хотя ведь ты не русский. Может, и не прогонит.
— Тебя как зовут? — спросил Ктуге.
— Чомкаль.
— Вот что, Чомкаль: меня Араро не прогонит. Учить я буду. Ты знаешь, Чомкаль, кто меня послал? Сам Сталин. Слыхал?
— Немножко слыхал, а понять ничего не могу.
— Подожди, не сразу. Потом поймешь. Сколько вас всего пастухов?
Чомкаль стал считать, произнося вслух имена.
— Одиннадцать, — сказал он наконец.
Ктуге развязал тюлений колауз и вытащил пять букварей.
— Вот, Чомкаль, для начала. Одна эта штука на двух пастухов.
— Не надо нам! — взмахнул тот обеими руками.
— Возьми, возьми! Здесь картинки есть. Видишь, вот олень нарисован.
Чомкаль пристально вгляделся в рисунок и с раздражением сказал:
— Неправильный олень. Так олень не стоит. Ноги неправильно стоят. А куропатка вот правильная. И горностай шею так сгибает.
— Раздай, Чомкаль, эти штуки-книжки по одной на двух пастухов, а эту, с пометкой, — Ктуге ногтем поставил крестик на обложке, — на трех пастухов. Понял?
— И-и… понял.
— Разглядите сначала картинки. Что будет непонятно, приеду — расскажу. Вот это Ленин, а это Сталин.
Неумело держа в руках книжку, Чомкаль стал рассматривать портреты.
Упряжка побежала дальше. Ктуге оглянулся и увидел бегущего рядом с нартой Чомкаля.
— Что такое? — спросил он.
— Не надо нам их. Возьми, положи себе в мешок.
— Нет, так нельзя. Раз мы с тобой договорились, то обратно нельзя. Такой новый закон.
— Араро показать их можно или не можно?
Ктуге встал с нарты, подумал и сказал:
— Пока не надо показывать. Когда придет время, я сам скажу ему.
— Эгей! — и пастух, размахивая книжками и палкой, побежал к стаду.
Стойбище Араро, состоящее из десяти яранг, расположилось в долине реки.
Издали оно казалось вымершим и затерянным в этих глубоких снегах. Лишь из одной крайней яранги тоненьким столбиком тянулся дымок. Но как только нарта стала подъезжать, стойбище вдруг ожило. Поднялся крик, выбежали дети.
Шаман Араро — он же и хозяин стойбища — сидел в холодной части яранги. Перед ним на длинной цепи висел огромный медный котел. В котле варился маленький олень. Араро был одет в пестрые пушистые оленьи шкуры и, сидя на шкурах, курил из длинной, тонкой медной трубки. Это был крепкий человек лет пятидесяти, с упрямым и волевым лицом. Глаза пронизывали готовивших ему обед женщин. Женщины
