нагнали, и там где-то была битва… Мы не знаем, захватили они его или нет, но сегодня вечером они явились в Живец, стали жечь и убивать.
— Поезжайте с Богом, люди! — сказал Ян Казимир.
— Вот что бы нас ждало, если бы мы поехали с драгунами! — воскликнул Кмициц.
— Ваше величество, — проговорил ксендз Гембицкий, — неприятель перед нами… Что нам делать?
Все окружили короля, точно хотели защитить его собой от внезапной опасности, но он все смотрел на зарево, которое отражалось в его зрачках, и молчал; никто не решался первым дать совет, так как трудно было что-нибудь посоветовать.
— Когда я уезжал из отчизны, путь мой освещало зарево, — сказал наконец Ян Казимир, — теперь, когда я въезжаю, мне светит другое…
И снова наступило молчание, еще более тяжелое, чем прежде.
— Кто может дать какой-нибудь совет? — спросил наконец ксендз Гембицкий.
Вдруг раздался голос Тизенгауза, полный горечи и насмешки:
— Кто не поколебался подвергнуть особу государя опасности, кто уговаривал короля ехать без охраны, пусть даст теперь совет.
В эту минуту из толпы сановников, окружавших короля, выехал какой-то человек; это был Кмициц.
— Хорошо, — сказал он.
И, поднявшись в стременах, он крикнул челяди, стоявшей поодаль:
— Кемличи, за мной!
Сказав это, он пустил коня вскачь, и за ним во весь опор помчались три всадника.
Крик отчаяния вырвался из груди пана Тизенгауза.
— Это заговор, — сказал он, — изменники дадут знать. Ваше величество, спасайтесь, пока время, ибо неприятель вскоре займет и ущелье. Ваше величество, спасайтесь! Назад, назад!
— Назад! — в один голос воскликнули епископы и сановники.
Но Ян Казимир потерял терпение, глаза его метали молнии… Вдруг он вынул шпагу из ножен и воскликнул:
— Храни меня Бог еще раз покинуть родную землю! Пусть будет что будет, довольно с меня.
И он пришпорил лошадь, чтобы ехать вперед, но сам нунций схватил лошадь за поводья.
— Ваше величество, — сказал он торжественно, — на вас покоятся судьбы Речи Посполитой и католической церкви, и вам нельзя подвергать опасности свою особу.
— Нельзя! — повторили епископы.
— Я не вернусь в Силезию, и да поможет мне в том Бог! — ответил Ян Казимир.
— Ваше величество, внемлите мольбам своих подданных, — сказал, заламывая руки, каштелян сандомирский. — Если вы ни в коем случае не хотите возвращаться во владения императора, то вернемся, по крайней мере, к венгерской границе или хотя бы отступим назад через ущелье, чтобы нам не могли отрезать дорогу. Там мы подождем. В случае, если подойдет неприятель, мы можем еще спастись бегством и, во всяком случае, не попадемся в ловушку.
— Пусть и так будет, — мягче сказал король. — Я не отвергаю разумного совета, но опять вести скитальческую жизнь я не хочу. Если нельзя будет пройти здесь, мы проедем где-нибудь в другом месте. Во всяком случае, я думаю, что вы напрасно боитесь. Если шведы тщетно искали нас среди драгун, как говорили нам люди из Живца, то это лучшее доказательство, что они о нас не знают и что никакой измены, никакого заговора не было. Рассудите все это, панове, ведь вы люди опытные. Шведы не задели бы драгун, не выстрелили бы в них ни разу, если бы им было известно, что мы едем за драгунами. Успокойтесь, Панове! Бабинич со своими поехал на разведку и, верно, сейчас же вернется.
Сказав это, король повернул лошадь к ущелью, за ним тронулись и его спутники. Они остановились там, где тот первый горец, которого они встретили, указал им польскую границу.
Прошло четверть часа, полчаса, наконец, час.
— Обратите внимание, — сказал вдруг воевода ленчицкий, — зарево стало меньше.
— Гаснет, заметно гаснет! — ответило несколько голосов.
— Это хороший знак, — заметил король.
— Я поеду вперед, захватив с собой несколько человек, — сказал Тизенгауз. — Мы остановимся в версте отсюда, и, если шведы подойдут, мы задержим их, пока не погибнем. Во всяком случае, вы успеете подумать о безопасности его величества.
— Оставайся с нами, я запрещаю тебе ехать, — сказал король.
Тизенгауз ответил:
— Ваше величество, велите расстрелять меня потом за непослушание, но я поеду, ибо вы в опасности.
И, созвав несколько солдат, на которых можно было положиться в опасную минуту, он тронулся вперед.
Они остановились у другого конца ущелья, где оно выходило в долину, и стояли тихо с ружьями наготове, прислушиваясь к малейшему шелесту.
Долгое время все было тихо, наконец вдали послышался скрип снега под конскими копытами.
— Едут, — шепнул один из солдат.
— Их немного, всего несколько лошадей, — ответил другой. — Пан Бабинич возвращается.
В нескольких десятках шагов в темноте показались какие-то люди.
— Кто там? — крикнул Тизенгауз.
— Свои, не стрелять! — раздался голос Кмицица.
В ту же минуту появился он сам и, не узнав Тизенгауза в темноте, спросил:
— А где король?
— Там, в другом конце ущелья, — ответил Тизенгауз, успокоившись.
— Кто говорит, не могу разглядеть?
— Тизенгауз. А что это вы везете с собой?
Сказав это, он указал на какой-то большой темный предмет, который висел у Кмицица поперек седла.
Но пан Андрей ничего не ответил и проехал мимо. Подъехав к королевской свите, он узнал короля, так как за ущельем было гораздо светлее, и воскликнул:
— Ваше величество, дорога свободна!
— Шведов нет в Живце?
— Ушли к Вадовицам. Это был немецкий наемный отряд. Вот, здесь есть один, вы сами его, ваше величество, расспросите.
И вдруг пан Андрей сбросил с седла на землю тот предмет, который он Держал перед собой, и в ночной тишине раздался стон.
— Что это? — спросил король с удивлением.
— Это? Рейтар.
— Господи боже, значит, ты и пленника захватил? Говори, как это было!
— Ваше величество, когда волк ночью за стадом овец идет, ему нетрудно захватить одну штуку, да, правду говоря, это дело — для меня не новость.
Король схватился за голову:
— Ну и солдат этот Бабинич, чтоб его!.. Вы видите, Панове? Ну с такими слугами я могу хоть в шведский лагерь ехать.
Между тем все окружили рейтара, но тот не поднимался с земли.
— Спрашивайте его, ваше величество, — не без некоторого хвастовства в голосе сказал Кмициц, — хоть не знаю, сможет ли он отвечать, он задохся немного, а прижечь его нечем!
— Влейте ему водки в горло! — сказал король.
И действительно, это средство помогло больше прижигания, так как к рейтару вскоре вернулись силы и он мог говорить. Тогда пан Кмициц, приставив нож к его горлу, велел ему рассказать всю правду.
Пленник признался, что он принадлежит к войску полковника Ирлехорна, что у них были известия о
