увез панну Биллевич из Кейдан, чтобы отомстить за прошлое.
— И этот кавалер спас нам жизнь и предупредил конфедератов о выступлении князя-воеводы! — воскликнул Заглоба. — Перед такими заслугами — ничто прежние грехи. Хорошо, пан Михал, что он пришел с тобой, а не один. Хорошо и то, что полк стоит за городом, наши солдаты уж больно сердиты на него и тотчас бы его изрубили.
— Приветствуем вас от души, как брата и будущего соратника! — сказал Ян Скшетуский.
Харламп схватился за голову.
— Такой человек никогда не утонет, — сказал он, — отовсюду вынырнет, да еще славу вытащит на берег.
— А не говорил я вам этого? — воскликнул Заглоба. — Как только я увидел его в Кейданах, я сейчас же подумал: это настоящий солдат и удалец. Помните, что мы тотчас стали с ним целоваться. Если я и погубил Радзивилла, то и он отчасти к этому причастен. Сам Бог вдохновил меня в Биллевичах спасти его от расстрела. Правда, Радзивилл разбит благодаря мне, но также и благодаря ему. Мосци-панове, я полагаю, что нам не годится насухо принимать столь храброго кавалера, чтобы он не заподозрил нас в неискренности.
Услышав это, Жендзян тотчас же выпроводил татарина с полушубками и сам стал хлопотать насчет выпивки.
Но Кмициц думал только о том, как бы поскорее расспросить Харлампа, как бы спасти Ол
— Вы были при этом? — спросил он у Харлампа.
— Да, я почти не уезжал из Кейдан, — ответил Носач. — Князь Богуслав приехал к князю-воеводе. К ужину, на котором должна была присутствовать панна Биллевич, он нарядился так, что глазам было больно смотреть. Видно, она ему приглянулась. Он, точно кот, мурлыкал от удовольствия. Но говорят, что кот, мурлыча, молитву читает, а князь Богуслав если и читал ее, то разве только черту. А как он увивался за нею, как ухаживал…
— Перестань! — сказал Володыевский. — Ты только мучишь этим рыцаря.
— Ничуть. Говорите, пожалуйста, говорите! — воскликнул Кмициц.
— За столом он рассуждал о том, что нисколько не унизительно даже Радзивиллам жениться на шляхтянках, что даже предпочитает их тем княжнам, которых ему сватал французский король. Фамилий их я не понимаю, чудные что-то…
— Это неважно! — сказал Заглоба.
— Все это он говорил, видно, с целью покорить ее. Мы это сразу поняли — посматривали друг на друга и перемигивались, справедливо полагая, что он злоумышляет на ее добродетель.
— А она, а она? — лихорадочно спросил Кмициц.
— А она, как девушка высокой крови и прекрасных манер, даже виду не показала, что это ей приятно, и просто на него не смотрела, и только когда князь Богуслав начал говорить про вас, она стала пристально смотреть на него. Страшно сказать, что произошло, когда князь сказал, будто вы обещали ему за деньги схватить короля и доставить его шведам живым или мертвым. Мы думали, что она богу душу отдаст, но злоба на вас в ней была так велика, что поборола девичью слабость. Когда же потом Богуслав стал говорить, с каким негодованием он отверг ваши предложения, она стала поглядывать на него более ласково и позволила ему под руку проводить ее от стола.
Кмициц закрыл глаза рукой.
— Бей его, бей, кто в Бога верует! — повторял он. Потом встал со стула и сказал: — Прощайте, панове!
— Как так? Куда? — спросил Заглоба, загородив ему дорогу.
— Король даст мне отпуск, и я поеду и найду его! — проговорил Кмициц.
— Ради бога! Подождите! Вы еще всего не знаете, а найти его успеете. С кем вы поедете? И где его найдете?
Кмициц, быть может, и не послушался бы, но вдруг силы его оставили, и он, опустившись на скамейку и прислонившись к стене, закрыл глаза.
Заглоба подал ему бокал с вином, и он схватил его обеими руками и, проливая вино на бороду и грудь, с жадностью выпил до дна.
— Еще ничто не потеряно, — проговорил Ян Скшетуский. — Теперь надо побольше хладнокровия, особенно с таким человеком. Поспешностью и необдуманностью вы можете испортить все дело и погубить и себя и панну Биллевич.
— Выслушайте до конца Харлампа, — сказал Заглоба.
Кмициц стиснул зубы.
— Я слушаю, — сказал он.
— Охотно ли она уезжала, — продолжал Харламп, — я не знаю, ибо меня при ее отъезде не было; знаю только, что мечник россиенский протестовал; его сначала уговаривали, потом заперли в цейхгауз и, наконец, позволили ехать в Биллевичи. Что она в дурных руках — этого и скрывать нечего; судя по тому, что говорят о князе, он падок до женщин больше любого басурмана. Когда ему женщина понравится, он не поглядит и на то, что она замужем.
— Горе мне, горе! — проговорил Кмициц.
— Шельма! — воскликнул Заглоба.
— Меня удивляет только, что князь-воевода тотчас отдал ее Богуславу! — заметил Скшетуский.
— Я не политик, — ответил на это Харламп, — и повторяю только то, что говорили офицеры, а главным образом Гангоф, который знает все тайны князя. Я слышал, как кто-то крикнул в его присутствии: «Не попользоваться Кмицицу после нашего молодого князя!» А Гангоф ответил: «В этом отъезде больше политики, чем любви. Князь, говорит, ни одну не пропустит; но если только она станет ему сопротивляться, он ничего с ней не сделает, иначе пойдут толки, а там гостит княгиня с дочерью, а при них ему волей- неволей нужно быть скромником, если только он рассчитывает жениться на молодой княжне. Трудно это ему будет, говорит, но ничего не поделаешь».
— У вас камень должен свалиться с груди: никакая опасность не угрожает панне, — заметил Заглоба.
— Так зачем же он увез ее? — крикнул Кмициц.
— Хорошо, что вы обращаетесь ко мне, — сказал Заглоба, — ибо я тотчас пойму то, над чем кто- нибудь другой будет напрасно ломать себе голову. Почему он ее увез? Я не отрицаю, что она ему приглянулась, но, кроме того, он увез ее для того, чтобы удержать всех Биллевичей, которых много и которые очень богаты, от враждебных действий против Радзивиллов.
— Это возможно, — заметил Харламп. — Верно одно: что в Таурогах он должен очень и очень обуздывать свои страсти и не сможет прибегнуть к крайности.
— Где же он теперь?
— Князь-воевода предполагал, что он в Эльблонге у шведского короля, куда он собирался ехать за подкреплениями. Несомненно, что его нет в Таурогах, так как там его не нашли гонцы. — Тут Харламп обратился к Кмицицу: — Если вы хотите послушать простого солдата, то я скажу вам, что думаю: если с панной Биллевич что-нибудь случилось или князь сумел приобрести ее расположение, то вам незачем ехать в Тауроги, а если нет, если она вместе с князем выехала в Курляндию, то за нее беспокоиться нечего, так как ей не найти более безопасного убежища во всей Речи Посполитой, охваченной пламенем войны.
— Если вы такой удалец, как про вас говорят и как я сам предполагаю, — сказал Скшетуский, — то вам сначала надо поймать Богуслава, а имея его в руках, вы получите все.
— Где он теперь? — снова спросил Кмициц у Харлампа.
— Я уже сказал вам, — ответил Носач. — Но в горе вы забывчивы. Предполагаю, что он в Эльблонге и двинется с Карлом-Густавом против Чарненского.
— Вы сделаете лучше всего, если пойдете с нами к пану Чарнецкому, ибо таким образом легко можно встретиться с Богуславом, — проговорил Володыевский.
— Благодарю вас, панове, за добрые советы, — ответил Кмициц и стал торопливо прощаться со всеми. Они не удерживали его, зная, что человек в горе не может ни пить, ни говорить.
Володыевский сказал:
