также отдыхал, так как надо было откормить лошадей.
В Белую приехал и владелец ее, князь-кравчий Михаил-Казимир Радзивилл, могущественный вельможа из линии несвижской, о которой говорили, что она унаследовала после Кишек семьдесят городов и четыреста деревень. Он ничем не был похож на своих биржанских родственников. Быть может, не менее честолюбивый, чем они, он отличался от них религией, был горячим патриотом и сторонником короля и всей душой примыкал к Тышовецкой конфедерации и поддерживал ее по мере возможности. Его громадные поместья были разорены во время последней войны с Москвой, но он обладал все же значительными силами и привел немалую помощь гетману.
Но в данном случае значение имела не столько численность его войска, сколько то обстоятельство, что Радзивилл шел против Радзивилла; это лишало действия Богуслава даже тени законности и придавало им характер явной измены.
Поэтому Сапега с радостью встретил князя-кравчего в своем лагере. Он был уверен, что победит Богуслава, так как и сил у него было больше. Но он, по своему обыкновению, обдумывал все действия медленно и совещался с офицерами.
Бывал на этих совещаниях и Кмициц. Он так ненавидел имя Радзивиллов, что при виде князя Михаила даже задрожал от злобы, но князь Михаил как-то невольно располагал к себе всех своей наружностью. Кроме того, лицо его носило следы тяжелых трудов, которые ему пришлось перенести, когда он защищал восточные провинции от войск Серебряного и Золотаренки. Самое присутствие князя в лагере Сапеги, радзивилловского соперника, свидетельствовало о том, насколько молодой князь способен жертвовать личными интересами ради общественных. Кто знал князя, тот должен был его полюбить. Против этого чувства не мог устоять и ненавидевший Радзивиллов пан Андрей.
Но что более всего привлекало сердце Кмицица к князю, это его совет: не теряя времени, ударить на Богуслава и, не вступая ни в какие переговоры, не дав ему ни отдыха, ни покоя, воевать с ним по его же системе. В этой быстроте князь видел верное средство одержать победу.
— Вероятно, и Карл-Густав двинется, и надо как можно скорее развязать себе руки и идти на помощь Чарнецкому.
Кмициц был того же мнения и три дня боролся с собой, чтобы не двинуться вперед без разрешения.
Но Сапега любил действовать наверняка и боялся всякого необдуманного шага, а потому решил дождаться более определенных известий.
И гетман имел основание так действовать. Предполагаемый поход Богуслава на Полесье был только военной хитростью, которая могла иметь целью не дать Сапеге соединиться с коронными войсками.
Богуслав, вероятно, будет избегать сражения с Сапегой и медлить для того, чтобы дать время Карлу-Густаву и прусскому курфюрсту ударить на Чарнецкого. Когда же союзники разобьют его, они двинутся на короля и уничтожат в самом начале дело освобождения, блестяще начатое защитой Ченстохова. Сапега был не только вождем, но и политиком. Он так убедительно высказал свои доводы во время военных совещаний, что даже Кмициц в душе должен был с ним согласиться. Прежде всего надо было знать, чего держаться. Если окажется, что поход Богуслава не более как уловка, то против него достаточно несколько полков, а с остальными войсками надо немедленно двинуться к Чарнецкому, против главной неприятельской армии. Несколько полков гетман смело мог оставить в Белой, тем более что не все его войска были сконцентрированы в окрестностях Белой. Молодой пан Криштоф Сапега с двумя кавалерийскими полками и полком пехоты стоял в Яворове; Гороткевич с половиной драгунского полка, пятьюстами волонтеров и с пятигорским полком кружил близ Тыкоцина; кроме него в Белостоке стоял отряд полевой пехоты.
Этих сил было бы совершенно достаточно для того, чтобы дать отпор войскам Богуслава, если с ним немного войска.
Предусмотрительный гетман всюду разослал гонцов и ждал известий. Наконец они были получены по странной случайности все в один вечер и все были похожи на удары грома.
В бельском замке происходило совещание, как вдруг вошел ординарец и подал гетману какое-то письмо.
Лишь только Сапега пробежал письмо глазами, как тотчас изменился в лице и сказал:
— Мой родственник разбит наголову в Яворове самим Богуславом. Сам он едва остался жив.
Наступило глубокое молчание, которое прервал сам гетман.
— Письмо написано из Бранска в минуту бегства и замешательства, — сказал он, — поэтому в нем нет ни слова о численности войск Богуслава. Я все же полагаю, что силы его были значительны, если три полка, как говорится в донесении, совершенно уничтожены. Возможно, что князь Богуслав напал на них врасплох… Но утверждать этого нельзя.
— Мосци-гетман, — сказал князь Михал, — я уверен, что Богуслав хочет захватить Полесье, чтобы в случае переговоров получить его в удельное или ленное владение. Поэтому он, вероятно, собрал все свои силы, какие только мог собрать.
— Предположение необходимо подкрепить доказательствами, мосци-князь!
— Доказательств у меня нет, но я знаю Богуслава. Его интересуют не шведы, не бранденбуржцы, а он сам… Это недюжинный полководец, который верит в свою счастливую звезду. Ему хочется завладеть Полесьем, отомстить за Януша и стяжать славу, а для этого ему нужно иметь соответственные силы, и, по- видимому, он их имеет. Вот почему нам необходимо перейти в наступление: иначе он сам на нас нападет!
— Для всякого дела необходимо благословение Божье, — сказал Оскерко, — а оно у нас есть.
— Ясновельможный пан гетман, — проговорил Кмициц, — нам нужны известия. Отпустите меня с моими татарами, и я вам их доставлю.
Оскерко, знавший тайну Бабинича, горячо поддержал его предложение.
— Господи! Да это великолепная мысль! Там и нужен такой кавалер и такие воины. Но отдохнули ли лошади?..
Оскерко не докончил, так как в залу снова вошел ординарец.
— Ясновельможный пан гетман, — сказал он, — здесь два солдата из полка Гороткевича, они просят впустить их к вашей вельможности.
— Слава богу! Вот и известия! Впустите! — приказал Сапега. Вошли два пятигорца, оборванные и забрызганные грязью.
— Из полка Гороткевича? — спросил Сапега.
— Точно так.
— Где он теперь?
— Убит, а если не убит, то не знаем где…
Воевода встал, затем снова сел и стал расспрашивать спокойно:
— Где полк?
— Уничтожен князем Богуславом.
— Много ли убитых?
— Почти всех вырезали, осталось несколько человек; их взяли в плен, как и нас, но мы убежали. Говорят, что и полковник ушел, но что он ранен, это я сам видел. Мы убежали.
— Где же на вас напали?
— Под Тыкоцином.
— Если вас было мало, почему не спрятались в крепость?
— Тыкоцин взят!
Гетман закрыл глаза рукой, потом провел рукой по лбу.
— Сколько людей у Богуслава?
— Четыре тысячи прекрасной конницы кроме пехоты и пушек. Конница двинулась вперед, захватив нас с собою, но мы благополучно бежали.
— Откуда вам удалось бежать?
— Из Дрогичина.
Сапега широко открыл глаза.
— Да ты, верно, пьян, любезный! Как же Богуслав мог дойти до Дрогичина? Когда вас разбили?
