передать поклон и узнать о здоровье вашей вельможности.
— Поблагодарите князя и скажите ему, что вы видели меня здоровым.
— У меня есть и письмо к вашей вельможности.
Сапега взял письмо, распечатал его небрежно и, прочтя, сказал:
— Жаль времени… А главное, я не могу понять, что нужно князю? Сдаетесь ли вы, или хотите попытать счастья?
Сакович притворился удивленным.
— Сдаемся ли мы? — сказал он. — Я полагаю, что князь предлагает в этом письме вам сдаться; по крайней мере, данные мне инструкции…
Сапега его перебил:
— О ваших инструкциях поговорим потом, пан Сакович. Мы гонимся за вами почти тридцать миль, как гончие за зайцем… А разве вы слыхали когда-нибудь, чтобы заяц предлагал гончим сдаться? Я скажу вам то, что любил говорить Хмельницкий: «Шкода говорыты»[46].
— Мы получили подкрепление в восемьсот человек под командой капитана фон Кирица!
— Да, но остальные так утомлены, что еще до битвы свалятся с ног.
— Курфюрст со всеми своими войсками придет к нам на помощь.
— Это хорошо. По крайней мере, мне не придется его искать, а я как раз хочу его спросить, по какому праву он посылает войска в границы Речи Посполитой, будучи ее ленником и поклявшись ей в верности.
— По праву сильного!
— Может быть, такие права существуют в Пруссии, но не у нас. Впрочем, если вы сильнее, тогда начинайте битву.
— Князь давно бы напал на вашу вельможность, если бы ему не было жаль проливать братскую кровь.
— Надо было раньше жалеть!
— Князь не может также понять причин ненависти Сапеги к дому Радзивиллов и удивляется, что из- за личной мести вы, ваша вельможность, решаетесь на братоубийственную войну.
— Тьфу! — громко плюнул Кмициц, стоявший за гетманским креслом.
Пан Сакович встал, подошел к нему и смерил его глазами. Но нашла коса на камень, и староста прочел в глазах Кмицица такой ответ, что опустил глаза в землю. Гетман нахмурил брови.
— Садитесь, пан Сакович, а вы — извольте молчать! А затем прибавил:
— Тот, кто с чужеземными войсками нападает на свою отчизну, обвиняет тех, кто защищает ее… Господь слышит это, а небесный летописец записывает.
— Из-за ненависти Сапег к Радзивиллам погиб виленский воевода!
— Я не Радзивиллов ненавижу, а изменников, и лучшим доказательством этого служит то, что князь- кравчий Радзивилл в моем лагере… Говорите, что вам нужно?
— Ваша вельможность, я скажу то, что думаю: ненавидит тот, кто подсылает тайных убийц…
— Я подсылаю тайных убийц к князю Богуславу? — изумился Сапега.
Сакович впился в гетмана страшными глазами и сказал:
— Да!
— Вы с ума сошли!
— Третьего дня за Яновом поймали разбойника, который уже раньше принадлежал к шайке, покушавшейся на жизнь князя. Под пыткой он скажет, кто его послал.
Воцарилась минутная тишина, и среди этой тишины Сапега вдруг услышал, как Кмициц, стоя за креслом, сквозь зубы прошептал:
— Горе мне! Горе!
— Бог видит мою душу, — ответил гетман с истинно сенаторским величием. — Ни перед вами, ни перед вашим князем я оправдываться не буду, так как вы мне не судьи. А вы, вместо того чтобы говорить пустяки, скажите, зачем вы приехали и какие условия предлагает князь?
— Князь уничтожил полк Гороткевича, разбил отряд Криштофа Сапеги, отнял Тыкоцин и благодаря этому может, по всей справедливости, считать себя победителем и требовать значительных уступок. Но, не желая братоубийственной войны, он хочет спокойно уехать в Пруссию, оставив лишь в замках свои гарнизоны. Мы взяли немало пленных, в числе коих много знатных офицеров и панна Божобогатая- Красенская, которая уже отослана в Тауроги. Мы можем обменяться пленными.
— Не хвастайте своими победами, потому что мой передовой отряд во главе с паном Бабиничем, присутствующим здесь, гнал вас целых тридцать миль… И вы, убегая, потеряли обозы, пушки и провиант. Ваши войска гибнут от голода, так как вам нечего есть, и вы сами не знаете, что делать. Вы видели мое войско. Я нарочно не велел вам завязывать глаза, чтобы вы могли судить, можете ли вы бороться с нами. Что же касается той панны, то о ней позаботятся пан Замойский и его сестра княгиня Гризельда Вишневецкая, ее опекуны; они и с князем посчитаются, если он обидит ее. Лучше говорите о деле, иначе я прикажу пану Бабиничу немедленно наступать.
Сакович вместо ответа обратился к Кмицицу.
— Так это вы не давали нам покоя в дороге? — воскликнул он. — Вы, верно, у Кмицица учились этому разбойничьему способу преследования?
— Судите по собственной шкуре, хорошо ли у него выучился! — ответил Кмициц.
Гетман снова нахмурил брови и, обращаясь к Саковичу, сказал:
— Вам здесь делать нечего, можете ехать!
— Дайте же мне, ваша вельможность, хоть письмо к князю.
— Хорошо, подождите у пана Оскерки.
Услышав это, Оскерко тотчас же увел Саковича. Гетман на прощание кивнул ему, а затем сейчас же обратился к Кмицицу:
— Почему ты сказал: «Горе мне», когда Сакович заговорил о пойманном человеке? — спросил он, сурово и пытливо глядя в глаза рыцаря. — Неужели ненависть в тебе совесть заглушила и ты действительно подослал к князю тайных убийц?
— Клянусь Пресвятой Девой, которую я защищал! — горячо воскликнул Кмициц. — Если он и будет убит, то только моими руками.
— Отчего же ты сказал: «Горе мне»? Ты знаешь этого человека?
— Знаю, — ответил, бледнея от волнения и бешенства, Кмициц. — Я сам отправил его из Львова в Тауроги. Князь Богуслав похитил и увез в Тауроги панну Биллевич… Я люблю эту девушку… Она была моей невестой… Я послал этого человека только с той целью, чтобы он сообщил мне о ней… Она была в таких руках…
— Успокойся, — сказал гетман. — Ты дал ему какие-нибудь письма?
— Нет. Да и она не стала бы читать.
— Отчего?
— Богуслав сказал ей, что я обещался ему схватить короля.
— Да, тебе есть за что ненавидеть князя. Признаюсь!
— Да, ваша вельможность, есть за что.
— Князь знает этого человека?
— Знает. Это вахмистр Сорока. Он же помогал мне в похищении Богуслава.
— Понимаю, — сказал гетман, — теперь его ожидает месть князя. Настало минутное молчание.
— Князь Богуслав теперь попал в западню, — проговорил, помолчав, гетман, — может быть, он согласится его отдать.
— Ваша вельможность, — сказал Кмициц, — задержите Саковича, а меня пошлите к князю; может быть, я его спасу.
— Неужели он так дорог тебе?
— Это старый солдат, старый слуга. Он на руках меня носил. Много раз жизнь мне спасал. Бог накажет меня, если я его оставлю в несчастье.
— Не диво, что солдаты любят тебя, ты их сам любишь! Я сделаю, что могу. Напишу князю, что взамен этого солдата отпущу любого из пленных.
Кмициц схватился за голову.
