складном кресле, укутали шубами и зажгли огонь. Придворные удалились.
Князь откинул голову назад, закрыл глаза и несколько минут пролежал без движения. Наконец сказал:
— Сейчас… Дайте отдохнуть!
Кмициц смотрел на него. Князь почти не изменился и только похудел от болезни. Он, по обыкновению, был нарумянен и набелен, и потому что лежал неподвижно, с закрытыми глазами, с откинутой назад головой, он походил на труп или на восковую фигуру.
Пан Андрей стоял перед ним, освещенный светом канделябров.
Наконец князь стал лениво приподнимать веки; потом вдруг широко раскрыл глаза. По его лицу пробежал какой-то луч. Но это длилось только одно мгновение, и он вновь закрыл глаза.
— Если ты дух, — проговорил он, — то я не боюсь тебя. Исчезни!
— Я приехал с письмом от гетмана, — ответил Кмициц.
Богуслав вздрогнул слегка, словно хотел избавиться от кошмара, мучившего его. Затем он посмотрел на Кмицица и сказал:
— Я промахнулся?
— Не совсем, — угрюмо ответил пан Андрей, указывая на шрам.
— Это уже второй! — пробормотал князь и прибавил громко: — Где же письмо?
— Здесь, — ответил Кмициц, подавая письмо.
Князь начал читать, и когда кончил, глаза его засверкали странным блеском.
— Хорошо, — сказал он, — довольно медлить. Завтра битва… Очень рад… завтра у меня не будет лихорадки.
— И мы также рады, — заметил Кмициц.
Наступило молчание, во время которого эти непримиримые враги мерили друг друга глазами с каким- то зловещим любопытством. Наконец князь заговорил первый:
— Я догадываюсь, что это вы преследовали меня с татарами…
— Я.
— И не боялись приехать сюда? Кмициц ничего не ответил.
— Должно быть, вы рассчитывали на родство с Кишко… Ведь у нас с вами счеты. Вы знаете, пан кавалер, что я могу содрать с вас кожу?
— Можете, ваше сиятельство.
— Правда, вы приехали ко мне с охранной грамотой… Теперь я понимаю, почему Сапега просил ее. Но ведь вы покушались на мою жизнь… Сапега задержал Саковича… Но воевода не имеет никакого права на него, а я на вас имею, кузен.
— Я приехал к вам с просьбой, ваше сиятельство.
— Извольте. Можете рассчитывать, что я все для вас сделаю. Какая просьба?
— Вы захватили солдата, одного из тех, которые помогли мне похитить ваше сиятельство. Так как он исполнил лишь мое приказание и слепо повиновался мне, то я прошу теперь отпустить его.
Богуслав призадумался.
— Пан кавалер, я думаю о том, — сказал он, — что вы наглый проситель!
— Я прошу освободить этого человека не даром.
— А что же вы дадите за него?
— Самого себя.
— Щедро вы платите, но смотрите, хватит ли вас? Ведь вы, быть может, захотите еще кого-нибудь выкупить…
Кмициц приблизился к нему еще на шаг и так страшно побледнел, что князь невольно посмотрел на дверь и, несмотря на все свое мужество, переменил разговор.
— Пан Сапега едва ли согласится на такой обмен, — сказал он. — Мне это было бы очень приятно, но, к сожалению, я поручился за вашу безопасность своим княжеским словом.
— Я напишу гетману, что остался добровольно.
— А он потребует, чтобы я отправил вас назад вопреки вашему желанию, так как вы оказали ему слишком значительные услуги. Кроме того, он не отпустит Саковича, которым я дорожу более, чем вами.
— Тогда отпустите нас обоих, а я даю вам слово явиться, куда вы мне прикажете.
— Может быть, завтра мне придется погибнуть, поэтому я не могу заключать договоров на будущее.
— Умоляю вас. За этого человека я… — Что?
— Я откажусь от мести.
— Видите ли, пане Кмициц, я много раз ходил с рогатиной на медведя, и не из нужды, а по доброй воле. Я люблю, когда мне грозит какая-нибудь опасность, тогда мне жизнь кажется не такой скучной. Поэтому и вашу месть я оставляю себе, как развлечение, тем более что вы из тех медведей, которые сами ищут охотника.
— Ваше сиятельство, — сказал Кмициц, — и за маленькое благодеяние Господь отпускает большие грехи. Никто из нас не знает, когда ему придется явиться перед судом Божьим.
— Довольно, — перебил его князь. — Я тоже, несмотря на лихорадку, сочиняю псалмы, чтобы чем- нибудь угодить Богу, а если бы мне нужен был духовник, то я позвал бы своего пастора. Вы не умеете просить с достаточной покорностью и идете рискованной дорогой. Я вам предложу вот что: завтра во время битвы деритесь против Сапеги, а послезавтра я отпущу вашего солдата и прощу все ваши провинности. Вы изменили Радзивиллам, измените и Сапеге.
— Это ваше последнее слово? Ради всего святого, умоляю, ваше сиятельство!..
— Нет! Вы уже беситесь? Прекрасно! Что это вы так побледнели? Не подходите ко мне близко! Хотя мне стыдно звать людей, но… посмотрите сюда! Вы слишком смелы!..
И Богуслав показал из-под шубы дуло пистолета и сверкающими глазами посмотрел в лицо Кмицица.
— Ваше сиятельство! — воскликнул Кмициц, с мольбою складывая руки, в то время как лицо было искажено гневом.
— А! Вы и просите и угрожаете, — проговорил Богуслав, — сгибаете спину, а черти у вас из-за ворота зубы на меня скалят. Коли просить хотите — на колени перед Радзивиллом, паночек! Лбом об пол, тогда, может быть, я вам отвечу!
Лицо пана Андрея было бледно как полотно; он провел рукой по мокрому лбу, по глазам и ответил прерывающимся голосом, точно лихорадка, которою страдал князь, внезапно перешла к нему:
— Если вы, ваше сиятельство, отпустите моего солдата, то… я… готов… упасть… вам… в ноги…
В глазах Богуслава мелькнула торжествующая улыбка. Он унизил врага, согнул гордую шею. Лучшего удовлетворения своей мести и ненависти он и сам не мог бы желать.
Кмициц стоял перед ним с взъерошенными волосами, дрожа всем телом. Лицо его, напоминавшее, даже когда оно было спокойно, ястреба, теперь было похоже на какую-то разъяренную хищную птицу. Нельзя было угадать, бросится ли он к ногам князя или на него самого. А Богуслав, не сводя с него глаз, сказал:
— При свидетелях, при людях! — И он крикнул в дверь: — Сюда! Вошло несколько придворных, поляков и иностранцев.
— Мосци-панове, — сказал князь, — пан Кмициц, хорунжий оршанский и посол Сапеги, просил меня оказать ему милость и желает, чтобы вы все были свидетелями.
Кмициц пошатнулся как пьяный, застонал и упал к ногам Богуслава. А князь нарочно вытянул их так, что конец сапога касался лба рыцаря.
Все молча смотрели на Кмицица, пораженные тем, что человек, носивший это знаменитое имя, явился сюда послом от Сапеги. Все понимали, что между князем и Кмицицем происходит что-то необычайное.
Между тем князь встал и, не говоря ни слова, вышел в соседнюю комнату, кивнув только двум придворным, чтобы они последовали за ним.
Кмициц поднялся. На лице его уже не было ни гнева, ни ненависти, было только тупое равнодушие. Казалось, что он не сознает, что произошло с ним, и что энергия его совершенно исчезла.
