отрубил рейтару Руку вместе с лопаткой, и помчался дальше, не спуская глаз с короля.
Перед его глазами зачернел другой рейтар, он свалил его с лошади, третьему разрубил голову и мчался дальше за королем. Наконец лошади рейтар стали изнемогать и падать; польские всадники нагнали их и перерубили.
Пан Рох проезжал уже мимо шведов, не трогая их, чтобы не терять времени. Расстояние между ним и Карлом-Густавом стало уменьшаться. На пути было только два рейтара.
Вдруг стрела, пущенная каким-то поляком, просвистев около самого уха Роха, попала в спину мчавшегося перед ним шведа; он покачнулся в седле, перегнулся назад, вскрикнул нечеловеческим голосом и упал с седла.
Между Рохом и королем остался только один. Он, по-видимому желая спасти короля, повернул своего коня назад. Пан Рох, как пушечное ядро, сшиб его с седла, потом со страшным криком бросился вперед, как разъяренный кабан.
Король, быть может, решился бы помериться с ним и погиб бы несомненно, если бы вслед за Рохом не мчались и другие; свистели стрелы, которые могли ранить его коня. Король еще сильнее сжал коня пятками, пригнулся к самой гриве и мчался вперед, как ласточка, преследуемая ястребом.
А пан Рох стал подгонять своего коня не только шпорами, но даже бил его рукояткой сабли. Так мчались они один за другим. Деревья, камни, лозы мелькали у них перед глазами, ветер свистел в ушах. У короля слетела с головы шляпа; он, наконец, бросил кошелек, думая, что неумолимый всадник соблазнится им и прекратит погоню, но Ковальский даже не взглянул на него и все сильнее бил коня, который уже стонал от усталости.
Пан Рох до такой степени забыл обо всем, что начал кричать на бегу, голосом, в котором вместе с угрозой дрожала и просьба:
— Стой! Ради бога, стой!
Вдруг королевский скакун споткнулся так сильно, что, если бы король не поддержал его изо всей мочи поводьями, он бы упал. Рох зарычал, как зубр; расстояние между ним и королем значительно уменьшилось.
Через минуту скакун споткнулся еще раз, потом опять. Пока король поставил его на ноги, Рох приблизился еще на несколько десятков саженей.
Он выпрямился в седле, приготовляясь к удару. Он был страшен… Глаза его почти вышли из орбит, а из-под рыжих усов сверкали зубы… Еще минута, конь короля споткнется еще раз, и решится судьба Речи Посполитой, Швеции и войны. Но конь короля снова мчался, а король повернулся, в руках его сверкнули два пистолета, и он дважды выстрелил.
Одна из пуль пробила колено лошади Роха. Лошадь поднялась на дыбы, потом упала на передние ноги и зарылась мордой в землю.
Король мог бы броситься теперь на своего преследователя и проколоть его шпагой, но в двухстах шагах мчались еще польские всадники; и он снова пригнулся к седлу и помчался как стрела, пущенная из татарского лука.
Рох выбрался из-под коня… Минуту он блуждающими глазами смотрел вслед убегавшему, затем покачнулся, как пьяный, сел на дороге и зарычал, как медведь.
А король был все дальше, дальше и дальше… Наконец он стал уменьшаться, таять и исчез за черной стеной леса…
Через минуту с криком и гиканьем подъехало несколько товарищей Роха. Их было человек пятнадцать. Один из них держал королевский кошелек, другой шляпу, страусовые перья которой были приколоты брильянтовыми пряжками. Оба кричали ему:
— Это твое, твое, товарищ! Это принадлежит тебе по праву!
— Знаешь, за кем ты гнался? Знаешь, кого преследовал? Это был сам Карл!
— Ей-богу, он еще никогда ни от кого так не удирал.
— А сколько рейтар он перебил, прежде чем погнался за самим королем!
— Ты чуть-чуть не спас Речи Посполитой своей саблей!
— Бери кошелек!
— Бери шляпу!
— Хорош был у тебя конь, но за эти сокровища ты десять таких купишь! Рох смотрел на них блуждающими глазами, наконец вскочил и крикнул:
— Я — Ковальский, а вот — пани Ковальская! Пошли вы ко всем чертям!
— Он помешался! — воскликнули солдаты.
— Коня мне давайте, я его еще догоню! — кричал Рох.
Но они взяли его под руки и, хотя он вырывался, повели назад в Рудник, успокаивая по дороге и утешая.
— Задал же ты ему перцу! — кричали офицеры. — Вот до чего он дожил, этот победитель, этот властелин стольких земель, городов и войск!
— Ха, ха, ха! Теперь он знает польских кавалеров!
— Надоест ему в Речи Посполитой! Крутые теперь для него времена настали!
— Да здравствует Рох Ковальский!
— Да здравствует храбрый кавалер, гордость всего войска!
И они стали пить за его здоровье из походных фляг. Дали и Ковальскому, он залпом выпил целую флягу и значительно повеселел.
Во время погони за королем рейтары перед приходским домом защищались с храбростью, достойной этого славного полка. Несмотря на то что на них напали врасплох и быстро рассеяли, они вскоре снова соединились уже потому, что были окружены, и столпились все около голубого штандарта. Ни один из них не просил пощады; став тесной стеной плечом к плечу, они так бешено кололи рапирами, что одно мгновение казалось, что победа будет на их стороне. Их надо было снова разорвать, что было немыслимо, так как их окружало кольцо польских всадников, или же перерезать всех до одного. Шандаровский нашел последнее более удобным и, окружив их еще более тесным кольцом, сам бросился на врагов, как раненый кречет на стадо длинноклювых журавлей. Поднялась давка и резня. Сабли звенели о рапиры. Порой какой-нибудь конь подымался на дыбы, как дельфин над поверхностью волн, и влетал в толпу людей и лошадей. Крики замолкли — слышался только конский визг, звон оружия и тяжелое дыхание сражающихся. И поляками и шведами овладело необыкновенное бешенство. Иные дрались обломками сабель и рапир, местами люди сцеплялись, как коршуны, хватали друг друга за волосы, за усы, кусали друг друга зубами; те, которые упали с лошадей, но могли еще держаться на ногах, кололи лошадей ножами в живот, а всадников в икры. В дыму, в испарениях лошадей, в страшном пылу битвы люди превращались в гигантов и наносили страшные удары; одним взмахом они разбивали, как горшки, стальные шлемы, разрубали головы, отрубали руки вместе с мечами, рубили без передышки, без милосердия. Из-под водоворота людей и лошадей по двору текла ручьями кровь.
Огромный голубой штандарт все еще развевался над кучкой шведов, но с каждой минутой она становилась все меньше и меньше.
Как жнецы, когда они, идя с двух сторон поля, все ближе подходят друг к Другу и все меньше становится золотистый лес колосьев, — так кольцо поляков сжималось все больше, и люди с одной стороны видели уже кривые сабли тех, что дрались на другой стороне.
Пан Шандаровский безумствовал как ураган и вгрызался в шведов, как голодный волк в лошадиную тушу; но один всадник и его превзошел в бешенстве. Это был тот мальчик, который дал знать о приходе шведов в Рудник, теперь он вместе с другими бросился на шведов. Трехлетний жеребенок его, который до сих пор спокойно гулял себе на лугу, теперь, сжатый другими лошадьми, казалось, взбесился, как и сам всадник; с выпученными глазами и взъерошенной гривой, он рвался вперед, кусался и лягался, а мальчик размахивал своей саблей, как цепом, направо и налево; русые волосы его были забрызганы кровью, острия рапир продырявили ему руки и ноги; лицо его было изранено, но эти раны только возбуждали его. Он бился, точно в забытьи, как человек, который махнул рукой на жизнь и хочет только отомстить за свою смерть.
А шведский отряд все уменьшался, как куча снега, которую со всех сторон поливают кипятком. Наконец около королевского штандарта осталось только несколько человек; лавина поляков покрыла их
