треугольника шведы укрепили мощными шанцами, на которые втащили орудия.
Позиция эта была неприступна, но зато на ней можно было умереть с голоду. Но и в этом смысле шведы все-таки приободрились, так как надеялись, что из Кракова и других прибрежных крепостей им пришлют припасы водой. Тут же под боком был Сандомир, где полковник Шинклер собрал значительные запасы провианта. И он тотчас прислал их — шведы ели, пили и спали, а встав, пели псалмы, благодаря Бога за спасение в эту тяжелую минуту.
Но Чарнецкий готовил новые удары.
Сандомир, находясь в руках шведов, мог постоянно помогать главной армии, и пан Чарнецкий задумал одним ударом отнять у шведов город, замок и всех их вырезать.
— Мы им устроим странное зрелище, — говорил он на военном совете. — Они будут смотреть с того берега, как мы нападем на город, и помочь не смогут. А мы, завладев Сандомиром, не пропустим провианта из Кракова от Вирца.
Пан Любомирский, Витовский и другие старые воины советовали ему бросить эту мысль.
— Конечно, хорошо было бы, — говорили они, — завладеть таким большим городом. Мы могли бы этим очень повредить шведам, но как же его взять? Пехоты у нас нет, пушек больших — тоже, не может же конница взбираться на стены.
— А чем наши крестьяне не пехота? — ответил им Чарнецкий. — Будь у меня тысяча-две таких Михалков, я взял бы не только Сандомир, но и Варшаву!
И, не слушая больше ничьих советов, Чарнецкий переправился через Вислу. Лишь только в округе распространился этот слух, как к нему хлынуло несколько тысяч крестьян, вооруженных то косами, то мушкетами, и вместе с ним двинулись к Сандомиру.
Напали на город неожиданно, и на улицах началась страшная резня. Шведы защищались отчаянно из окон, с крыш, но не могли сдержать натиска. Шведов передавили, как червей, и вытеснили из города. Шинклер с остатком людей спрятался в замок, но поляки с такой же энергией двинулись за ним. Начался штурм ворот и стен. Шинклер увидел, что ему и в замке не удержаться. Собрав запасы и оставшихся людей, он нагрузил ими шхуны и переправил к королю, который видел поражение своих с другого берега, но не мог прийти на помощь.
Замок остался в руках поляков.
Но хитрый швед, уходя, оставил под стенами и в погребах бочки с порохом, с зажженными фитилями.
И, представ перед королем, он сейчас же сообщил ему это, чтобы развеселить его.
— Замок взлетит на воздух со всеми людьми, — сказал он, — может быть, и сам Чарнецкий погибнет.
— Если так, то я хочу посмотреть, как набожные поляки вознесутся на небо! — сказал король.
И остался со своими генералами, ожидая, что будет.
Несмотря на строжайшее запрещение Чарнецкого, который предвидел подвох со стороны неприятеля, волонтеры и крестьяне разбежались по всему замку, чтобы искать скрывшихся там шведов и грабить. Трубные сигналы призывали всех в город — они не слышали их или не обращали внимания.
Вдруг земля задрожала у них под ногами, к небу поднялся гигантский столб огня, выбрасывая вверх землю, стены, крыши, весь замок и свыше пятисот трупов тех, которые не успели уйти из крепости.
Карл-Густав взялся за бока от радости, а услужливые царедворцы сейчас же стали повторять его слова:
— Поляки вознеслись на небо! На небо!
Но эта радость была преждевременной, так как Сандомир все же остался в руках поляков и не мог уже снабжать провиантом главную армию, замкнутую в углу между двух рек.
Пан Чарнецкий разбил свой лагерь напротив шведов, на другой стороне Вислы, и охранял переправу.
А пан Сапега, великий гетман литовский и воевода виленский, подошел со своими литвинами и расположился с другой стороны, за Саном.
Шведы были окружены со всех сторон и очутились, словно в тисках.
— Теперь уж им не выскочить из мышеловки! — говорили между собой солдаты в польских лагерях.
Каждый, даже мало знакомый с военным искусством, понимал, что над шведами нависла неминуемая гибель, если только к ним не подоспеет какая-нибудь помощь и не спасет их.
Понимали это и шведы; каждое утро на берег Вислы приходили офицеры и солдаты и, с отчаянием в глазах и в душе, смотрели на черневшую по другую сторону реки грозную конницу Чарнецкого.
И шли к Сану, но там и днем и ночью бодрствовали войска Сапеги, готовые принять их саблями и мушкетами.
О переправе через Вислу или Сан, пока оба войска стояли на другом берегу, нечего было и думать. Шведы могли только вернуться в Ярослав тем же путем, каким пришли, но каждый знал, что в этом случае никто из них больше не увидит Швеции.
И потянулись теперь для них трудные дни и еще более трудные, полные тревог ночи… Провиант снова приходил к концу.
А Чарнецкий между тем, поручив командование войском пану Любомирскому, сам с ляуданским полком переправился через Вислу немного выше устья Сана, чтобы повидаться с паном Сапегой и посоветоваться с ним о дальнейшем ведении войны.
На этот раз не пришлось уже прибегать к посредничеству Заглобы, чтобы соединить этих двух вождей, так как оба они любили отчизну больше, чем себя, и оба были готовы пожертвовать для нее и собой, и самолюбием, и гордостью.
Гетман литовский не завидовал Чарнецкому, как и Чарнецкий не завидовал гетману; наоборот, они оба очень любили друг друга, и встреча их была такой сердечной, что даже у самых старых солдат показались на глазах слезы.
— Растет Речь Посполитая, радуется милая отчизна, когда обнимаются такие ее сыновья! — говорил пан Заглоба Володыевскому и Скшетуским. — Чарнецкий страшный вояка и чистая душа, но и Сапега не хуже! Побольше бы таких! Шведы лопнули бы от злости, если бы увидели, как любят друг друга эти два величайших человека. Как и покорили они нас, если не благодаря распрям и зависти панов? Разве они нас силой взяли? Душа радуется, видя такую встречу. И ручаюсь вам, что это будет не насухо, Сапега страшно пиры любит, а уж для такого друга ничего не пожалеет.
— Бог милостив! Миновали черные дни! — сказал Ян Скшетуский.
— Берегись богохульства! — заметил Заглоба. — Всякие черные дни должны пройти, ибо если бы они продолжались вечно, то это было бы доказательством, что миром управляет дьявол, а не Бог, чье милосердие безмерно!
Дальнейший разговор их был прерван появлением Бабинича, высокую фигуру которого они разглядели в толпе. Пан Володыевский и Заглоба стали кивать ему головами, но тот так засмотрелся на Чарнецкого, что сразу не заметил их.
— Смотрите-ка, — сказал Заглоба, — как похудел, бедняга!
— Должно быть, ничего не смог поделать с Богуславом, иначе он был бы веселее! — ответил Володыевский.
— Должно быть, ничего не поделал! Ведь известно, что Богуслав осаждает Мальборк вместе со Штейнбоком.
— Ну, даст Бог, ничего у них не выйдет!
— А если бы они и Мальборк взяли, то мы тем временем захватим Карла-Густава, и тогда посмотрим, не отдадут ли они крепость за короля! — ответил Заглоба.
— Смотрите! Бабинич идет к нам! — прервал Скшетуский. А он действительно, заметив их, стал расталкивать толпу и направился к ним, махая им шапкой и улыбаясь издали. Они приветствовали его, как доброго знакомого и приятеля.
— Что слышно? Что вы сделали с князем, пан кавалер? — спросил его Заглоба.
— Плохо слышно! Но теперь не время говорить об этом. Сейчас будем садиться к столу. Вы, панове, останетесь здесь на ночь; после пира пойдем ночевать ко мне. Шалаш у меня удобный, и мы за чарками
