— Нет, простите уж, ваць-пане, но я предпочитаю учиться у пана Михала! — ответил Кмициц.
— Хоть он и знаменитый рыцарь, а я его с моей Ковальской не боюсь, лишь бы только мне выспаться хорошенько! — отозвался Рох.
— Молчать, Рох! — крикнул Заглоба. — Смотри, чтобы Бог тебя не наказал за твое хвастовство!
— Ну вот еще! Ничего мне не будет!
Бедный пан Рох не был пророком, а в эту минуту у него так шумело в голове, что он готов был весь мир вызвать на поединок. Другие тоже пили немало себе на здоровье, Богуславу и шведам на погибель.
— Слышал я, — сказал Кмициц, — что как только мы разгромим здесь шведов и захватим короля, то пойдем к Варшаве. Тогда, должно быть, будет и конец войне. Тогда настанет черед курфюрста!
— Вот, вот! — подтвердил Заглоба.
— Слышал я это от самого Сапеги, а он ведь великий человек — все лучше понимает. Он говорил нам: «Со шведами мы покончим, а с электором мы не должны заключать никаких договоров. Пан Чарнецкий, говорит, с Любомирским пойдут в Бранденбург, а я с паном подскарбием литовским пойду в электорскую Пруссию; а если, говорит, мы не присоединим навеки Пруссию к Речи Посполитой, значит, во всем государстве нет такой головы, как пан Заглоба, который от собственного имени угрожал письмами курфюрсту».
— Так Сапега и говорил? — спросил Заглоба, краснея от удовольствия.
— Все это слышали! А я был очень рад, ибо та же розга высечет и Богуслава, и если не раньше, то уж тогда мы, наверное, до него доберемся.
— Только бы поскорее покончить со шведами! — сказал Заглоба. — Чтоб их черти взяли! Пусть уступят нам Инфляндию и заплатят миллион, мы даруем им жизнь.
— Ишь куда загнул! — сказал, смеясь, Ян Скшетуский. — Король Густав еще в Польше, Краков, Варшава, Познань и все большие города в его руках, а вы, отец, уже хотите, чтобы он откупался. Ох, немало еще придется поработать, прежде чем можно будет подумать о курфюрсте!
— А еще есть армия Штейнбока, гарнизоны, Вирц! — заметил Станислав.
— Так почему же мы сидим сложа руки? — спросил вдруг Рох, вытаращив глаза. — Разве мы не можем шведов бить?!
— Дурак ты, Рох! — сказал Заглоба.
— Вы, дядя, заладили одно, а я вот, ей-богу, видел на берегу лодки. Можно поехать и схватить хоть стражу. Темно, хоть глаз выколи; а прежде чем они опомнятся, мы уже вернемся; удаль нашу покажем обоим вождям!.. Если вы не хотите, Панове, я один пойду!
У Кмицица уже раздулись ноздри.
— Недурная мысль! Недурная мысль! — сказал он.
— Недурная для челяди, а не для того, кто уважает свое достоинство. Да имейте же уважение к самим себе! Вы ведь полковники, а хотите проказничать, как школьники!
— Конечно, не очень-то нам пристало! — сказал Володыевский. — Лучше пойдем спать, поздно!
Все согласились с этим, встали на колени и начали вслух молиться; потом улеглись на войлоках и заснули сном праведников.
Но через час все они вскочили: за рекой раздались выстрелы, а в лагере Сапеги поднялся шум и крики.
— С нами крестная сила! — воскликнул Заглоба. — Шведы наступают!
— Что вы говорите? — сказал Володыевский, хватаясь за саблю.
— Рох, сюда! — кричал Заглоба, который любил, чтобы в случае опасности племянник был около него.
Но Роха не было в шатре. Заглоба выбежал на майдан. Толпа бежала к реке; по другую сторону сверкал огонь и слышался гул выстрелов.
— Что случилось? Что случилось? — спрашивали все стражу, расставленную по берегу.
Но стража ничего не видела. Один только солдат рассказывал, будто он слышал какой-то плеск в воде, но за туманом ничего не мог разглядеть и поэтому не захотел из-за пустяка тревожить весь лагерь.
Заглоба, услышав это, в отчаянии схватился руками за голову:
— Рох поехал к шведам! Он говорил, что хочет схватить стражу!
— Не может быть! — воскликнул Кмициц.
— Убьют мне малого, видит Бог! — горевал Заглоба. — Мосци-панове, неужто нельзя спасти его? Господи боже! Золото малый! Другого такого не найти в обоих войсках! И что ему взбрело в глупую башку? Матерь Божья, спаси его в несчастии!
— Может, приплывет еще. Туман густой. Не заметят!
— Я буду здесь ждать хоть до утра! Матерь Божья! Матерь Божья!
Между тем выстрелы на противоположном берегу затихли, огни гасли, и через час настала глухая тишина. Заглоба ходил по берегу реки, точно курица, которая вывела утят, и вырывал остатки волос из своей головы. Но он ждал напрасно, напрасно горевал. Рассвет осеребрил реку, взошло солнце, а Рох не возвращался.
VIII
На следующий день, рано утром, Заглоба, все еще в том же отчаянии, отправился к Чарнецкому с просьбой послать к шведам узнать, что случилось с Рохом, жив ли он, в плену ли или поплатился жизнью за свою смелость.
Чарнецкий сейчас же согласился на это, так как любил Заглобу. Чтобы утешить его, он говорил:
— Я думаю, что племянник ваш жив, иначе вода бы его вынесла.
— Дай бог! — грустно сказал Заглоба. — Но воде нелегко его вынести: у него не только рука была тяжелая, но и голова каменная! Это и по поступку его видно!
— Вот это правда! — ответил Чарнецкий. — Если он жив, я бы должен ему горячих всыпать за нарушение дисциплины. Можно тревожить шведские войска, но он оба встревожил, да и шведов без моего приказания тревожить нельзя! Что это? Ополчение или еще черт знает что, где каждый может действовать по своему усмотрению!
— Он виноват, несомненно! Я сам его накажу, дал бы только Господь ему вернуться!
— Я его прощу за заслуги в рудницком сражении. У нас много пленных офицеров для обмена, более знатных, чем Ковальский. Поезжайте к шведам и поговорите об обмене. Я дам за него двух, даже трех, если нужно, так как не хочу вас огорчать. Приходите ко мне за письмом к шведскому королю и поезжайте скорее.
Заглоба с радостным лицом вбежал в палатку Кмицица и рассказал товарищам, что произошло. Пан Андрей и Володыевский тотчас крикнули, что хотят ехать вместе с ним, так как им обоим было интересно увидеть шведов. К тому же Кмициц мог им быть очень полезен, так как владел немецким языком, как польским. Собирались они недолго.
Пан Чарнецкий, не дожидаясь возвращения Заглобы, сам прислал ему письмо через посланного; затем взяли трубача, сели в лодку, запасшись белым флагом, привязанным к палке.
Сначала все ехали молча; слышался только скрип весел; наконец Заглоба стал заметно волноваться и проговорил:
— Пусть трубач заранее предупредит о нашем приезде, иначе эти шельмы станут в нас стрелять, несмотря на белый флаг!
— Что вы болтаете! — возразил Володыевский. — Даже варвары уважают послов, а это ведь народ обходительный!
— Пусть трубач трубит, повторяю! Первый попавшийся солдат может выстрелить, продырявить лодку, и мы пойдем ко дну, а вода холодная. Я не хочу мокнуть из-за их обходительности!
— Вот видны и посты! — сказал Кмициц.
