поболтаем до утра.
— Если кто говорит умно, я никогда не противоречу! — сказал Заглоба. — Скажите только, отчего вы так похудели?
— Он свалил меня в битве вместе с конем и разбил, дьявол, точно глиняный горшок, и я с тех пор все кровью харкаю и не могу в себя прийти. Но даст мне еще милосердный Господь пролить его кровь! Ну а теперь идемте, Сапега уже приглашает Чарнецкого, и они спорят, кому идти первому. Значит, все готово. Мы уж давно ждали вас сюда, так как вы уже порядком пустили шведам кровь.
— Пусть другие говорят, как я отличался! — сказал Заглоба. — А мне неудобно.
Толпа тронулась, и все пошли на майдан к шатрам, где были расставлены столы. Пан Сапега угощал пана Чарнецкого по-королевски. Стол, за который посадили каштеляна, был накрыт шведскими знаменами. Мед и вино лились рекой, и оба вождя под конец порядком захмелели. Не было недостатка ни в веселости, ни в шутках, ни в тостах, ни в шуме. Погода была чудная, солнце грело хорошо, и только вечерняя прохлада разогнала наконец пирующих.
Тогда Кмициц забрал своих гостей к своим татарам. Они уселись в его шатре на тюках, битком набитых разного рода добычей, и принялись говорить о походе Кмицица.
— Богуслав теперь под Мальборком, — говорил пан Андрей, — а другие говорят, что он у курфюрста, с которым намерен идти на помощь королю.
— Тем лучше! Значит, встретимся! Вы молоды, не можете с ним сладить, а вот посмотрим, как старик будет с ним справляться. Он со многими встречался, но с Заглобой еще нет. Говорю вам, что мы встретимся, разве только князь Януш в завещании посоветовал ему издалека обходить Заглобу. Это возможно!
— Курфюрст хитрый человек, — сказал Ян Скшетуский, — и если только он увидит, что дело Карла — дрянь, он сейчас же возьмет все свои обещания и клятвы назад.
— А я вам говорю, что нет! — сказал Заглоба. — Никто нас так не ненавидит, как пруссаки. Когда слуга, который должен был в пояс тебе кланяться и чистить твое платье, волею судеб станет твоим господином, то он тем суровее будет с тобой обходиться, чем ласковее был ты с ним.
— Это почему? — спросил Володыевский.
— Он никогда не забудет своего прежнего положения и будет мстить тебе за него, хотя бы ты и оказывал ему одни только благодеяния.
— Ну это пустяки! — сказал Володыевский. — Не раз бывает, что и собака укусит хозяину руку. Пусть лучше Бабинич расскажет нам о своем походе.
— Мы слушаем! — сказал Скшетуский.
Кмициц, помолчав немного, собрался с духом и стал рассказывать о последней войне Сапеги с Богуславом, о поражении последнего под Яновом, наконец, о том, как Богуслав, разбив в пух и прах татар, свалил его вместе с лошадью на землю, а сам ушел.
— А вы говорили, — перебил его Володыевский, — что будете преследовать его со своими татарами до самой Балтики.
— А вы мне говорили в свое время, что присутствующий здесь пан Скшетуский, когда Богун похитил у него любимую девушку, оставил личную месть, ибо отчизна была в опасности. С волками жить — по-волчьи и выть; я подружился с вами и хочу идти по вашим стопам.
— Да вознаградит вас Матерь Божья, как Она вознаградила Скшетуского! — сказал Заглоба. — Все же я предпочитал бы, чтобы ваша девушка была теперь в пуще, чем в руках Богуслава.
— Ничего! — воскликнул Володыевский. — Вы ее еще вернете!
— Мне придется вернуть не только ее, но и ее любовь.
— Одно придет за другим, — сказал пан Михал, — хотя бы вам пришлось брать ее силой, как тогда, помните?
— Этого я больше не сделаю!
Пан Андрей стал тяжело дышать и, помолчав, прибавил:
— Я не только не нашел ту, но Богуслав похитил у меня и другую!
— Да это настоящий турок! — воскликнул Заглоба.
А пан Михал стал расспрашивать:
— А кто же эта другая?
— Долго рассказывать! — ответил Кмициц. — Была в Замостье одна девушка — и уж красивая какая! — страшно она понравилась калускому старосте. Но он боится своей сестры, княгини Вишневецкой, и потому не смел приставать к ней и отправил эту девушку со мной якобы к Сапеге на Литву за получением наследства, а на самом деле затем, чтобы в полумиле от Замостья отнять ее у меня и завезти в какую- нибудь глушь, где бы никто не мог помешать его вожделениям. Но я почуял, что дело нечисто. «Ты хочешь меня провести, ладно!» Я избил его людей, а панну во всей неприкосновенности отвез к пану Сапеге. Говорю я вам, девушка красива как куколка и добродетельна… Сам я уже не тот теперь, а товарищи мои, царствие им небесное, давно уже в могиле…
— Кто же была эта панна? — спросил Заглоба.
— Из очень хорошего дома, фрейлина княгини Вишневецкой. Она когда-то была помолвлена с литвином Подбипентой, которого вы знали, панове…
— Ануся Божобогатая?! — крикнул, срываясь с места, Володыевский.
Заглоба тоже вскочил с кучи войлочных попон:
— Пан Михал, успокойся!
Но пан Володыевский подскочил, как кот, к Кмицицу:
— И ты, изменник, позволил Богуславу похитить ее?!
— Не обижай меня, — сказал Кмициц. — Я отвез ее благополучно к гетману, заботясь о ней, как о сестре, а Богуслав похитил ее не у меня, а у другого офицера, с которым пан Сапега отослал ее к своей семье; зовут его Гловбич или иначе, не помню…
— Где же он?
— Его здесь нет! Убит! Так, по крайней мере, говорили офицеры Сапеги. Я преследовал Богуслава со своими татарами отдельно и потому ничего толком не знаю. Но по вашему волнению я вижу, что нас обоих постигло общее горе и что нас обидел один и тот же человек. А если так, то мы соединимся, чтобы сообща мстить ему за обиду. Это великий рыцарь и магнат, а все же я думаю, что ему тесно будет во всей Речи Посполитой, если у него будет два таких врага!
— Вот моя рука! — сказал Володыевский. — Отныне мы друзья на жизнь и на смерть! Кто первый найдет его, тот отомстит ему за двоих! Дай бог мне первому встретить — я уж пущу ему кровь! Как дважды два — четыре!
Тут пан Михал стал так грозно шевелить своими усиками, что Заглобе даже страшно стало, так как он знал, что с паном Михалом шутки плохи.
— Не хотел бы я теперь быть на месте князя Богуслава, — сказал он, помолчав, — если бы мне даже прибавили к титулу целую Инфляндию. Довольно одного такого тигра, как Кмициц, а тут еще и пан Михал. Но этого мало — я заключаю с вами союз! Моя голова, ваши сабли! Не знаю, найдется ли в мире монарх, который не дрогнул бы перед такой силой! К тому же и Господь Бог отнимет у него его богатство, ибо не может быть, чтобы не наказанным остался изменник и еретик… Кмициц уж и так насолил ему немало!
— Не отрицаю, что из-за меня ему не раз пришлось краснеть! — подтвердил пан Андрей.
И, приказав наполнить бокалы, он принялся рассказывать, как освободил Сороку от казни. Он умолчал лишь о том, что он сначала бросился в ноги Радзивиллу, так как при одном воспоминании об этом кровь бросалась ему в голову.
Пан Михал развеселился, слушая его рассказ, и наконец сказал:
— Да ведет тебя Бог, Ендрек! С таким удальцом, как ты, можно идти хоть в ад! Жаль только, что мы не всегда можем быть вместе, служба службой! Меня могут послать в одну сторону Речи Посполитой, тебя — в другую. Неизвестно, кто первый на него наткнется!
Кмициц немного помолчал.
— По всей справедливости он должен достаться мне… Если только я опять не ударю лицом в грязь… Стыдно признаться, но я не могу устоять против этого черта с саблей…
— Тогда я выучу тебя моим приемам! — воскликнул Володыевский.
— Или я! — отозвался Заглоба.
