настигнуть их не могли. Зато пан Андрей то и дело что-нибудь у них урывал. Шведские солдаты утомлялись, а польские полки, которые оставались еще на стороне Радзейовского, служили неохотно… Зато местное население изо всех сил помогало знаменитому партизану. Он знал о каждом движении неприятеля, о каждом разъезде, о каждой телеге, которая отправлялась вперед или оставалась позади. Порою казалось, что он шалит со шведами, но это были шалости тигра. Пленников он не оставлял в живых, а поручал их вешать татарам, ибо так поступали и шведы во всей Речи Посполитой. Иногда казалось, что им овладевает какое-то бешенство, потому что он с каким-то слепым безрассудством бросался на большие силы.
— Сумасшедший командует этим отрядом! — говорил о нем Дуглас.
— Или бешеный пес! — отвечал Радзейовский.
Богуслав соглашался, что и то и другое, но во всяком случае прекрасный солдат. Он с гордостью рассказывал генералам, что он дважды собственной рукой свалил на землю этого кавалера.
На него-то и нападал с особенной яростью пан Бабинич. Он, видимо, искал его; преследуемый, он сам преследовал.
Дуглас угадал, что здесь должна скрываться какая-то личная ненависть.
Князь не отрицал, хотя не давал никаких объяснений. Он платил Бабиничу той же монетой. По примеру Хованского, он назначил награду за его голову, а когда это ни к чему не привело, он решил воспользоваться его же ненавистью к себе и тем самым заставить его попасться в ловушку.
— Стыдно нам так долго возиться с этим разбойником, — сказал он Дугласу и Радзейовскому, — он рыскает вокруг нас, как волк вокруг овчарни, и ускользает между пальцами. Я выступлю против него с небольшим отрядом для приманки, а когда он на меня нападет, я задержу его до тех пор, пока вы, господа, не подойдете. Тогда уж он от нас не уйдет.
Дуглас, которому уже давно надоела эта погоня, сопротивлялся очень слабо. Он говорил только, что не может и не должен подвергать риску жизнь столь знаменитого сановника и родственника королей для поимки одного разбойника. Но князь настаивал, и он согласился.
Было решено, что князь пойдет с отрядом из пятисот рейтар, но у каждого рейтара за спиной будет сидеть пехотинец с мушкетом. Этот фортель и должен был ввести в заблуждение Бабинича.
— Он не выдержит, когда услышит, что со мной только пятьсот рейтар, и ударит на меня, несомненно, — говорил князь, — а когда пехота плюнет ему в глаза, его татары рассеются как дым, и сам он либо будет убит, либо попадет в плен.
План этот привели в исполнение очень быстро и точно. Прежде всего распустили слух о том, что вскоре должен отправиться в экспедицию отряд из пятисот человек под командой Богуслава. Генералы рассчитывали наверняка, что местное население уведомит об этом Бабинича. Так и случилось.
Князь отправился в глухую, темную ночь и пошел к Вонсову и Елионке, перешел через реку и, оставив конницу в поле, пехоту спрятал в ближайшей роще, чтобы она могла выйти оттуда неожиданно. Между тем Дуглас должен был подвигаться по берегу Нарева, якобы к Остроленке; Радзейовский с полками легкой кавалерии должен был идти от Ксенжополя.
Никто из трех вождей не знал наверное, где в настоящую минуту Бабинич, узнать это от мужиков было невозможно, ловить же татар рейтары не умели. Все же Дуглас предполагал, что главные силы Бабинича стоят в Снядове, и хотел окружить их так, чтобы, если Бабинич нападет на князя Богуслава, отрезать ему отступление со стороны литовской границы.
Все, казалось, благоприятствовало осуществлению этого плана. Кмициц действительно был в Снядове, и лишь только до него дошли слухи об экспедиции Богуслава, как он тотчас же ушел в лес, чтобы выйти из него неожиданно под Черевином.
Дуглас, повернув в сторону от Нарева, через несколько дней наткнулся на следы татар и пошел по этим следам в тылу Бабинича. Жара страшно мучила лошадей и людей, одетых в железные доспехи, но генерал шел вперед, не обращая на это внимания. Он был совершенно уверен, что нападет на отряд Бабинича с тылу, как раз в минуту битвы.
Наконец, после двухдневного пути, он подошел к Черевину так близко, что виднелись даже крыши домов. Тогда он остановился и, заняв все проходы и тропинки, стал ждать.
Некоторые офицеры вызвались пойти вперед и ударить на Бабинича сейчас же, но он их удерживал и говорил:
— Бабинич, напав на князя и увидев, что имеет дело не только с конницей, но и с пехотой, должен будет отступать, а отступать он может только по прежней дороге. Тогда он и попадет нам прямо в руки.
Оставалось только следить за тем, скоро ли послышится вой татар и раздадутся выстрелы мушкетов.
Между тем прошел целый день, а в черевинских лесах было так тихо, точно там не было ни одной живой души.
Дуглас стал терять терпение и ночью выслал в поле маленький разъезд, приказав соблюдать величайшую осторожность.
Разъезд вернулся глубокой ночью, но он ничего не видел и ничего не узнал. На рассвете Дуглас сам выступил вперед со своим войском.
После нескольких часов пути он дошел до места, где многочисленные следы указывали на то, что здесь стояло войско. Нашли остатки сухарей, разбитые бутылки и пороховницу шведского пехотинца; следовательно, здесь, несомненно, стояла пехота Богуслава, но ее нигде не было видно. Далее, на мокром лугу, передовая стража Дугласа заметила множество следов тяжелых рейтарских лошадей, а на берегу следы татарских скакунов; еще дальше лежал труп лошади, из которой волки только что вырвали внутренности, Еще через версту нашли татарскую стрелу без острия, но с хвостом из перьев; по-видимому, Богуслав отступал, а Бабинич шел за ним.
Дуглас понял, что случилось что-то необыкновенное.
Но что? На это не было ответа. Дуглас задумался. Вдруг его раздумье прервал офицер из передового отряда.
— Генерал, — сказал он, — сквозь заросли неподалеку видна какая-то кучка людей. Они неподвижны, точно стоят на страже. Я задержал свой отряд, чтобы сообщить вам об этом.
— Конница или пехота? — спросил Дуглас.
— Пехотинцы, их четверо или пятеро, сосчитать было нельзя: заросли мешают. На них, кажется, желтые мундиры, как у наших мушкетеров.
Дуглас пришпорил коня, подъехал к передовому отряду и двинулся с ним вперед. Сквозь редеющие заросли в лесу виднелась совершенно неподвижная группа солдат, стоявших под деревом.
— Наши! — сказал Дуглас. — Князь должен быть поблизости!
— Странно! — сказал после минутного молчания офицер. — Они стоят на страже, а никто из них не окликает нас, хотя мы идем шумно.
Заросли кончились, и начался лес. Тогда всадники увидели четырех людей, стоявших рядом и как будто смотревших в землю.
— Генерал, — сказал вдруг офицер, — эти люди висят!
— Да! — ответил Дуглас.
Они пришпорили лошадей и подъехали к трупам. Четыре пехотинца висели на веревках, но так, что ноги их были всего лишь на несколько вершков от земли — они висели на низком суку.
Дуглас осмотрел их довольно равнодушно и потом сказал как бы про себя:
— Теперь мы знаем, что здесь проходили и князь и Бабинич.
И он опять задумался, так как не знал, идти ли ему дальше по этой лесной дороге или свернуть на большой тракт, ведущий в Остроленку.
Через полчаса наткнулись еще на два трупа. По-видимому, это были отставшие или больные, которых поймали татары Бабинича, шедшие за князем.
Но почему же князь отступает?
Дуглас знал его слишком хорошо, то есть знал, какой он храбрец и какой опытный солдат, и потому ни на минуту не допускал, чтобы князь стал отступать без крайней необходимости в этом. Там, несомненно, что-то произошло.
Все это выяснилось только на другой день. С отрядом в тридцать человек приехал пан Бес с известием от князя Богуслава, что король Ян Казимир отправил против Дугласа по ту сторону Буга польного
