образом возобновить сватовство?
— В том-то и дело!
— Оба они еще совершенные дети… Гм, деликатная миссия! Ведь гетману неудобно напрашиваться первому. Притом… — Князь наморщил брови. — Притом из этого ничего не выйдет. Князь-гетман должен понимать, что его состояние должно остаться в руках Радзивиллов.
Кмициц с удивлением посматривал на князя, который ходил быстрыми шагами по комнате. Вдруг он остановился перед Кмицицем и сказал:
— Дайте мне кавалерское слово, что ответите на мой вопрос искренне.
— Ваше сиятельство, — сказал Кмициц, — лгут только те, кто боится, а я никого не боюсь.
— Приказал ли вам князь-воевода сохранить передо мной в секрете сватовство с Любомирским?
— Если бы мне было дано такое приказание, то я бы и не упоминал о нем.
— Могли бы проговориться. Даете слово?
— Даю! — ответил Кмициц, нахмурив брови.
— Вы сняли камень с моего сердца: я думал, что гетман и со мной ведет двойную игру.
— Не понимаю, ваше сиятельство.
— Я не женился во Франции на дочери Рогана, не считая еще с полусотни других княжон, которых мне сватали… знаете почему?
— Не знаю.
— Потому что мы заключили с князем-воеводой условие, что его дочь и его состояние растут для меня. Как верный слуга Радзивиллов, вы можете знать обо всем.
— Благодарю за доверие… Но вы несколько ошибаетесь, ваше сиятельство… Я не слуга Радзивиллов.
Князь Богуслав широко открыл глаза.
— Кто же вы?
— Я гетманский, но не придворный полковник и, кроме того, родственник князя-воеводы.
— Родственник?
— Я в родстве с Кишками, а мать гетмана — урожденная Кишко. Князь Богуслав с минуту смотрел на Кмицица, на щеках которого выступил легкий румянец. Вдруг он протянул руку и сказал:
— Прошу извинения, кузен, мне лестно такое родство.
Последние слова были произнесены с какой-то небрежной, хотя изысканной любезностью, в которой было что-то оскорбительное для пана Андрея. Щеки его еще больше вспыхнули, и он уже открыл рот, чтобы что-то ответить, как вдруг дверь открылась и на пороге появился управляющий Герасимович.
— Вам письмо, — сказал ему князь Богуслав.
Герасимович поклонился князю, затем пану Андрею, который подал ему письмо.
— Читайте, пане, — сказал ему князь Богуслав. Герасимович стал читать.
— «Пане Герасимович. Теперь время вам доказать преданность верного слуги своему господину. Деньги, которые вы можете собрать в Заблудове, а пан Пшинский в Орле…»
— Пана Пшинского зарубили конфедераты, — прервал князь, — поэтому пан Герасимович удирает.
Подстароста поклонился и продолжал читать:
— «…а пан Пшинский в Орле — подати, чинш и аренду…»
— Все уже забрали конфедераты, — снова прервал князь Богуслав.
— «…присылайте мне все как можно скорее, — продолжал читать Герасимович. — Можете и деревни какие-нибудь заложить у соседей, взяв как можно больше. Лошадей, все вещи, а в Орле большой подсвечник, картины и утварь, а главное — пушки, что стоят у крыльца, вышлите с моим братом-князем, ибо нужно ожидать грабежей».
— Опять запоздалый совет, пушки идут со мной! — сказал князь.
— «…Пушки разобрать по частям и хорошенько прикрыть, чтобы нельзя было догадаться, что везете. Везите все это немедленно в Пруссию, особенно избегая по дороге тех изменников, которые, взбунтовав мои войска, разоряют мои староства…»
— Да, уж и разоряют! Скоро от них и камня на камне не останется, — прервал князь.
— «…разоряют мои староства и собираются идти на Заблудов, а оттуда, должно быть, к королю. С ними биться трудно, ибо их много, но при встрече их можно подпоить, а ночью спящих перерезать (каждый хозяин может это сделать) или подсыпать чего-нибудь в крепкое пиво, а еще, может, собрать какую-нибудь шайку и устроить на них облаву…»
— Ничего нового! — сказал князь Богуслав. — Можете ехать со мной, пане Герасимович…
— Есть еще какая-то приписка, — ответил подстароста. И начал читать снова.
— «…Если нельзя вывезти все вина, то сейчас же их продать за наличные…» Тут пан Герасимович схватился за голову:
— Господи боже! Вина ведь идут в полдне пути за нами и, верно, попали в руки того отряда мятежников, который проходил мимо нас. Потеря не меньше тысячи червонцев. Засвидетельствуйте, ваше сиятельство, что вы сами приказали мне ожидать, пока бочки не уложат на телеги.
Страх пана Герасимовича еще бы усилился, если бы он знал пана Заглобу и то, что он в этом отряде. Князь Богуслав расхохотался и сказал:
— Пусть пьют на здоровье, читайте дальше.
— «…если же не найдется покупателя…»
Князь Богуслав схватился за бока и сказал:
— Уже нашелся. Придется лишь в долг ему поверить.
— «…если же не найдется покупателя, — читал жалобным голосом Герасимович, — то зарыть их в землю, но незаметно, чтобы более двух человек об этом не знало. Две-три бочки оставить в Орле и Заблудове, непременно самого лучшего и сладкого, чтобы разлакомить, а потом всыпать туда яду, чтобы хоть старшины околели, а без них вся шайка сама разбредется. Ради бога, не откажите мне в ваших услугах и, главное, сохраните все в тайне; они или сами найдут и выпьют, или пригласите их и угостите».
Подстароста, окончив чтение письма, стал пристально смотреть на князя Богуслава, как бы ожидая инструкций, а князь сказал:
— Вижу, что мой брат хорошего мнения о конфедератах, жаль лишь, что он опять запоздал… Додумайся он до этого недели две или хоть неделю назад, можно бы попробовать. А теперь идите с Богом, пане Герасимович, вы нам больше не нужны.
Герасимович поклонился и вышел.
Князь Богуслав остановился перед зеркалом и стал внимательно присматриваться к своей наружности, — поворачивал голову то вправо, то влево, отходил от зеркала, подходил к нему, встряхивал своими кудрями, не обращая никакого внимания на Кмицица, который сидел в тени, спиной к окну.
Но если бы князь хоть раз взглянул на молодого посла, то понял бы, что с ним творится что-то неладное: лицо Кмицица было бледно, лоб был весь в крупных каплях пота, руки судорожно дрожали. Он вскочил было со стула, но тотчас же сел снова, как человек, который борется с охватившим его бешенством или отчаянием. Наконец черты его лица точно онемели, очевидно, он напрягал всю силу воли, чтобы овладеть собою.
— Из того доверия, каким я пользуюсь у князя, вы можете заключить, что у него нет от меня тайн. Я душой и телом предан его делу; при таком состоянии, как у него и у вашего сиятельства, увеличится и мое, а потому я готов всюду следовать за вами… Я на все готов… и хотя я во все посвящен, но я не все понимаю толком…
— Чего же вы от меня хотите, очаровательный кузен? — спросил князь.
— Я прошу вас, ваше сиятельство, научить меня уму-разуму, стыдно мне у таких знаменитых дипломатов ничему не научиться. Не знаю лишь, захотите ли вы мне искренне ответить?
— Это будет зависеть от вашего вопроса и от моего настроения, — ответил князь Богуслав, не переставая смотреться в зеркало.
Глаза Кмицица сверкнули, но он продолжал спокойно:
— Дело вот в чем: князь-воевода виленский все свои поступки прикрывает благом и спасением Речи Посполитой. Она у него с уст не сходит. Так будьте же так добры, скажите прямо: это маска или правда и
