переулка; из тридцати тысяч жителей, казалось, всех перевидал на улицах, сотни характеров невольно узнал. Ну, может, не характеров, но уж типажей – точно. И потом этот запас он использовал, когда занялся литературой. Хватило лет на пятнадцать. О Москве писать не получалось – Роман ее не понимал, да и не стремился понять. Скорее боялся. Знал несколько мест – общежитие Литературного института и его окрестности, сам институт, Коломенское, где сейчас жил, Цветной бульвар, где работал, – а остальная территория опасна, враждебна… Нет, были у него несколько вещей о Москве, но написанных за неимением другого материала. А поездки в Германию, Париж, в Сергиев Посад, Верею, Можайск, даже на родину (иногда проводил там отпуск) почти ничего в душе не оставляли. В лучшем случае – статью удавалось написать в газету. Нет, про поездку в Можайск нафантазировал яркую повесть, но это оказалось исключением…
«Что хотел увидеть-то?» – все пытал теперь себя Роман, хрустя и хрустя снегом, глядя влажными от слез (ветерок ледяной потягивал с озера) глазами на жидкие огоньки Чухломы. Очень быстро, как-то неправдоподобно быстро темнело.
«Да просто дома надоело, вот и рванул. И нечего за литературу прятаться. Новые пейзажи, видите ли, новые люди. Чухломчаночку потрогать, хм!»
Дохрустели наконец до трассы.
– Ром, погоди, – стал нагонять Илья. – Давай вон под елочками посидим.
Справа от трассы был маленький лесок – две высокие ели, десяток пониже. Как семья: мать с отцом и дети…
Роман взбеленился:
– Ты с ума сошел! Я окочурюсь сейчас… До гостиницы…
– А мы выпьем – и согреемся. У меня с собой. Выпьем, посидим пять минут буквально.
Спорить сил не было. Свернули, по глубокому снегу вошли в лесок. Илья достал из бокового кармашка рюкзака фонарик, включил.
Лапы елей опускались почти до земли. У высоких, правда, оставался зазор с полметра. Туда Илья и нырнул, через несколько секунд позвал таинственно:
– Забирайся, Ром. Кла-ассно!
Роман забрался. Стоять под лапами было невозможно, только сидеть на корточках. Хорошо, что снег под кроной отсутствовал – лишь сухая хвоя, как коврик.
Илья приставил фонарик к толстому стволу – «это у нас будет костер», – стал расстегивать рюкзак. Вынул бутылку водки, пакет с какой-то закуской, спальные коврики.
– Сверни и подложи под себя, – подал один Роману. – Эх-х! – обнаружил в рюкзаке фотоаппарат. – А фотать-то забыл совсем!
– И хорошо. Когда снимаешь, живые впечатления стираются.
– Да?
– Да, я замечал. Или фотографируешь, или на камеру снимаешь – как бы им доверяешься. И потом начинаешь вспоминать, а все блеклое – все как бы в фотки, в записи ушло. И с прозой так же…
– А, с этим я согласен, – перебил Илья. – В прозу жизнь перетекает мощно. Иногда жалко даже.
– Значит, – сам не понял, пошутил или нет Роман, – проза хорошая.
Илья налил в помятые стаканчики водки, развязал пакетик с закуской.
– Ну, – выдохнул, – за все хорошее.
Выпили. Водка была холодная, упала в желудок и стала там медленно согреваться; даже закусывать не хотелось.
– Уютно здесь, да? – огляделся Илья. – Как в шалаше. И теплее.
– Дерево греет, – поддался его умиротворенному тону Роман. – Я раньше все удивлялся, в детстве, что вокруг деревьев снег раньше вытаивает. С елками понятно, соснами – возле стволов всегда снега мало, но даже вокруг тополей и берез. Идешь по лесу в начале марта, снега навалом, а вокруг деревьев – уже ямки.
– Я тоже замечал. – Илья еще налил в стаканчики, но пить не предлагал, закурил. – Тянет побродить по тайге. На недельку забраться… Я же с юности с дедом…
– Ты рассказывал. Я тоже хочу… Не побродить, а бруснику пособирать. Гребком так ее – ших, ших, и ягоды в лоток ссыпаются, постукивают…
– У вас тоже гребком гребли? – удивился Илья.
– Ну да. А как ее иначе? Руками целый день над ведром будешь мучиться, а гребком – за пару часов по хорошей начешешь… Грибы тоже хочется… В Москве ни разу за грибами не ездил. И не тянет даже. Даже не знаю, какие тут грибы съедобные, какие нет. Иногда у бабок белые, лисички покупаем. А дома все грибы знал… Уедем в бор дня на два, – Роман говорил тихо, вяло, прикрыв глаза, и куда-то словно бы уплывал, – набьем машину груздями, маслятами, волнушками, белянками… Рыжиков мало у нас, но бывают… Во дворе в кадку сгрузим, водой зальем и начинаем чистить, мыть, сортировать. И запах такой… На всю улицу. Вкусно. Бабушка еще с огорода укропа принесет, чеснока. Варить маслята начинает, обабки жарить.
И Роман увидел себя лет двенадцати во дворе двухэтажного кирпичного дома на восемь квартир, где жил тогда с родителями и бабушкой, и саму бабушку в окне их квартиры на первом этаже. Рамы раскрыты, и бабушка хорошо видна – стоит у плиты, помешивает варящиеся маслята. Почувствовала взгляд, обернулась, лицо помолодело от улыбки. И Роман заулыбался и вдыхал, вдыхал поглубже вкусный, сытный запах грибов, чеснока, укропа, лаврового листа, перца горошком… Бабушка приподняла руку, махнула…
– Э, Ром, Ро-ом, – затормошили.
Роман распахнул глаза, выпрямился.
– Ты чего? – Илья с удивлением смотрел на него. – Бормотал, бормотал и затих… Вот так и замерзают в лесу.
– Мда-а… Устал просто. Давненько не… не бывал на природе. Пойдем в гостиницу.
– Выпьем вот налитое и пойдем.
Выпили. Илья стал собирать вещи. Роман понаблюдал, не выдержал, вылез из-под елки и стал оглядываться, стараясь понять, в какой стороне город.
– А я, наоборот, таким бодрым себя чувствую, – появился Илья, – так и побежал бы вокруг озера. Завтра, наверно, смотаюсь до монастыря, а то узнают, что был в Чухломе, а до монастыря не добрался – засмеют.
– Проводи меня до гостиницы и беги куда угодно.
Илья вздохнул, пошел сквозь ели.
– Мы туда идем? – встревожился Роман.
– Вроде бы…
Может, действительно от усталости или от количества выпитого в течение этих суток крепкого алкоголя (давно так не пил, вообще предпочитал в последние годы пиво) Роман еле держался на ногах. Каждый шаг по снегу давался с трудом, вдобавок снег попал в туфли и теперь жег ноги холодом. «Заблудиться, блин, еще не хватало. Для полного удовольствия».
Но Илья вывел из лесочка правильно – впереди засветились фонари и окна, а еще через пятнадцать минут они были в центре города.
– Половина восьмого, – сказал Илья, – а ни людей, никакого движения. Суббота ведь все-таки.
– Что ж, глушь.
Но словно изо всех сил стараясь поспорить с этим утверждением, Чухлома продемонстрировала оживление: возле одного из каменных зданий толпилась молодежь – курили, переговаривались, посмеивались, – а из-за двери, окон прорывалась танцевальная музыка.
– Ух ты! – шутливо, но тихо, чтоб не привлекать внимания, изумился Роман. – Дискач.
Илья поддержал шуткой:
– Забуримся, отожжем?
– Мо-ожно, слушай.
Музыка, группка ребят и девушек моментом оживили Романа, и захотелось посмотреть, как тут танцуют, как одеваются, как вообще выглядит чухломская молодежь. Тем более что он уже лет пять не бывал на дискотеках – последний раз на Форуме молодых писателей в подмосковном пансионате «Липки». Но это тоже нельзя назвать нормальной дискотекой – танцевали все свои: прозаики, поэтессы, критики. А вот на такой,
