пистолеты, двух или трех жовнежи крепко держат за руки. А спиной к помосту, заслоняя собой Вилька и командование бригады, стоят две шеренги жовнежей разведроты с автоматами на груди.
Громкий шум справа привлек внимание Матушинсьского. Какой-то верзила сержант с тремя жовнежами пробирался к нему сквозь строй бригадных музыкантов. Не Пославский ли? Точно, он! Теперь нетрудно догадаться, зачем он с пистолетом в руке и с тремя дружками-автоматчиками так стремится к Матушинському. Но нет, милый сержант, встреча с тобой в сегодняшние планы никак не входит.
Матушинський попятился от помоста, и когда его спина уткнулась в обступившие поляну кусты, он резко повернулся и бросился в лес. Бежал до тех пор, покуда не услышал невдалеке от себя чьи-то шаги и голоса. Остановившись и выглянув из-за дерева, он увидел в нескольких метрах поручника Сивицкого, молоденького черноусого хорунжего из его батальона, и четырех жовнежей. Мундир на поручнике был разорван, один погон выдран с мясом, на щеке большая ссадина. Не лучшим образом выглядели и его спутники.
Увидев появившегося из-за дерева Матушинського, Сивицкий зло осклабился.
— Проморгал бригаду, капитан? Подарил ее коммунистам?
— А куда в своем батальоне смотрел ты, поручник? — не остался в долгу Матушинський.
— Никуда, потому что мне наплевать и на батальон, и на бригаду. И прошу впредь не обращаться ко мне «пан поручник». — Сивицкий сорвал с плеча оставшийся погон, зашвырнул в кусты конфедератку. — Честь имею — сотник Украинской Повстанческой Армии Сивицкий!
Вот тебе и надежные попутчики! Нет уж, лучше продолжать путь одному! И Матушинський снова шагнул за дерево.
Грызлов, навалившись плечом на камень, закрыл им изнутри вход в пещеру, указал гостю на угол, где в полутьме виднелись полушубок и одеяло.
— Устраивайтесь, Яков Филимонович.
— Некогда, я на пару минут. Так сказать, прибыл сообщить последние местные новости.
— Я весь внимание.
— То, что утром Шершень обнаружил ваше отсутствие, ясно и без рассказа. За этим последовало обычное расследование обстоятельств побега, проверка высказанного мной предположения, что вас вспугнули курившие в засаде эсбисты, отправка погони по предполагаемым маршрутам… А вот вечером грянули настоящие события. В лагерь на пределе сил добрался раненым один из телохранителей Штольце, сопровождавших его на встречу с Хейнемейером. Он рассказал, что их группа попала в казачью засаду, из которой после жаркого боя и героической гибели Штольце удалось вырваться только ему. Каково сообщеньице?
— Свежо предание да верится с трудом. Все поисковые группы, направляющиеся на задание в горы, тщательно инструктируются сотрудниками «Смерша», их участники знакомятся с фотографиями Штольце и Хейнемейера и получают строжайший приказ брать их только живыми. Не думаю, чтобы кто-то из поисковиков нарушил этот приказ. Уверен, что спасшийся эсэсман крепко привирает.
— У меня точно такое же мнение. Как, впрочем, и у гауптштурмфюрера Берга, заместителя Штольце, взявшего командование «Вервольфом» в свои руки. Берг связывает ваше исчезновение и казачью засаду на Штольце воедино: разоблаченный, но избежавший ареста чекист нанес свой первый удар. Первый, но не последний…
— Какие практические шаги он предпринял, чтобы избежать новых неприятностей?
— Переносится в новое место штаб, изменены пункты явок агентов и осведомителей, тайники и «почтовые ящики» для передачи информации начали работать по запасному варианту, люди «Вервольфа» вне леса и штаба, с которыми вы контактировали или о существовании которых могли тем или иным образом узнать, заменены другими. — Гурко глянул на светящийся циферблат часов. — Через два с половиной часа Берг, Ланге и штаб выступят к новому месту дислокации.
— Зашевелился змеиный клубок. Зато мне теперь бояться нечего и можно расстаться с этим подземельем.
— Совершенно верно. Берг считает, что вы ускользнули от погони и приказал прекратить ваши поиски. Шершню тоже не до вас. Подождите часов пять-шесть и действуйте по своему усмотрению.
— Не нужно что-либо передать подполковнику?
— Где будет новый штаб «Вервольфа», я не знаю. Но место, где Сухов намерен пересидеть тревожные деньки, находится в населенном пункте. Если представится возможность, постараюсь захватить полковника либо в пути, либо в самом убежище. Попросите подполковника в ближайшие пять-шесть суток усилить патрульную службу в городе и близлежащих селах: возможно, мне потребуется помощь.
— Это будет сделано обязательно.
— Желаю удачи. Надеюсь, это не последняя наша встреча.
— Не сомневаюсь. Удачи и вам, Яков Филимонович.
Гурко взял в руки автомат, направился к выходу из пещеры. На миг замедлил шаг, повернул голову в сторону Грызлова, и тому показалось, что губы войскового старшины шевельнулись.
— Что-то хотели сказать, Яков Филимонович?
— Нет. Хотя… помогите отодвинуть камень.
Когда пещера скрылась из глаз, Гурко остановился, прислонился спиной к дереву. «Что, войсковой старшина, — упрекнул себя, — не смог перешагнуть через свой гонор, обратиться с просьбой к младшему по возрасту и по воинскому званию? Считаешь это унизительным для себя? Ах, какая щепетильность! Станичник с замашками сиятельного князя! Видите ли, гордость не позволяет принимать одолжений! Подумаешь, одолжение: передать Шевчуку, что Гурко просит помочь ему получить сведения о своей семье, с которой расстался в девятнадцатом году и не смог встретиться в сорок втором: по рассказам соседей, жена эвакуировалась на восток, а сыновья — еще в сорок первом ушли добровольцами в Красную Армию. Не криви душой, войсковой старшина! Разве дело в том, с какой именно просьбой ты обращаешься к этому человеку? Дело в том, какими глазами он на тебя посмотрит и как расценит твое обращение к Шевчуку? А впрочем, тебе нужно обыкновенное человеческое участие. И его Гурко может получить пока только у Шевчука, человека с такой же сложной и изломанной судьбой, как у самого войскового старшины. Значит, нужно немного подождать…»
Как всегда, рабочий стол был чист: кадровый контрразведчик почти с тридцатилетним стажем, генерал Заброда пользовался ручкой и бумагой лишь в крайних случаях, предпочитая основную массу текущей информации держать в голове.
— А мой землячок, бывший войсковой старшина, молодец, — говорил Заброда. — В указанных им квадратах оперативно-розыскные группы ликвидировали уже четыре радиоточки «Вервольфа». Девятнадцать вражеских агентов уничтожены, восемь взяты в плен, захвачены четыре приемопередающие рации «Эри». Среди пленных два радиста, один из которых дал согласие на ведение радиоигры в наших интересах. Богатый улов… А каковы результаты твоей работы со Штольце?
— Нулевые. «Хайль Гитлер!» при появлении в кабинете и «Хайль Гитлер!» перед уходом. В промежутках — молчание. То ли набивает себе цену, то ли решил, что ему во всех случаях терять нечего.
— Как твое предположение относительно прямой цепочки Штольце — Хейнемейер?
— Подтвердилось. Сержант Кондра, захвативший Штольце, был свидетелем его встречи со штандартенфюрером Хейнемейером.
— Удалось ли напасть на его след?
— Пока нет. Однако несколько наших и польских розыскных групп брошены на путях возможного движения отряда Хейнемейера. Наготове еще несколько групп и подразделений войск охраны тыла. Стоит лишь обнаружить след Хейнемейера, и мы обложим его со всех сторон.[48]
— Что дала твоя работа по мадам с остзейским произношением?
— По легенде — Петрова Анна Ильинична, на самом деле — жена бывшего белогвардейского генерала Николаева, который подвизается ныне на вторых ролях в карпатском «Вервольфе». Оставлена руководителем разведгруппы по сбору информации в нашем оперативном тылу. В процессе наблюдения установлены три ее сообщницы, все из числа жен или дочерей русских белоэмигрантов. Еще один
