— Когда пришло время возвращаться в Турцию, я спросил себя: «Почему я должен быть врагом моей родины?» Это трудно выразить словами, но я вдруг понял, что всего лишь пешка, что наци не считают нас полноценными людьми. Я мечтал обрести родину. Теперь я задумался: а какой она будет? В последний момент, может быть, как раз это и решило всё.
Рассказ Курбанова длился много часов. На последних допросах Гаранин уточнил детали.
— Сохранились ли у вас знакомые где-либо, кроме Германии?
— Нет, на это и рассчитывал Штендер, собираясь инспирировать процесс. Правда, есть один человек, о котором он не знает. В Швейцарии живет некая мадам Ибрагимова, жена моего бывшего покровителя. Она француженка. После смерти мужа поселилась в Берне.
— Когда она видела вас в последний раз?
— Примерно два года назад. Узнав в своем банке, что мне перестали переводить деньги, она отыскала меня, когда приехала по делам в Берлин. Впрочем, мадам Ибрагимова поняла, что я уже устроен: на мне была офицерская форма. Вплоть до моего отъезда из Берлина мы с ней переписывались, хотя и не очень регулярно.
— Есть еще знакомые?
— И да, и нет. По пути из Берлина в Стамбул я познакомился с одним человеком. Он оказался азербайджанцем из Тебриза, и мы почти всю дорогу проговорили с ним на нашем языке. Опрометчивость? Нет. Знаете, на чужбине, когда давно не слышишь родной речи, бываешь рад любой встрече с земляком. Я ему назвал свою настоящую фамилию, а его зовут — Муталиб Мирза-заде, он поставляет в Германию сухие фрукты. Мирза-заде довольно состоятельный человек, как я понял из его рассказов. Расстались мы с ним в Стамбуле. Он поехал в Иран. Больше, пожалуй, знакомых нет.
— Не поручали ли вам связаться с кем-нибудь в Советском Союзе.
— Специально — нет. Но в случае необходимости я мог разыскать Тофика Рагимова, бывшего солдата восточного легиона, которого должны были заслать сюда, под Москву, вскоре вслед за мной. У него должна быть рация
— Каким образом вы могли бы связаться с ним?
— Каждый второй и четвертый вторник, в 7 часов вечера у входа на Центральный почтамт.
— Пароль обусловлен?
— Нет. Я его знаю по Берлину. Но связь ни со Стамбулом, ни с Берлином мне не понадобилась…
Гаранин сидел над показаниями Мирзоева, когда в кабинет вошел полковник Орлов.
— Как подопечный?
— По-моему, совершенно откровенен.
— Что намерены предпринять в отношении вашего «старого знакомого», я имею в виду Штендера?
— Семен Игнатьевич, мне пришла мысль о бумеранге — дадим Мирзоеву выполнить задание: освободим его, он перейдет границу, сдастся турецким пограничникам, доведет дело до процесса и выступит с разоблачением немецкой провокации.
— Идея-то неплохая. А вы считаете сам Мирзоев решится? Да и какие у нас гарантии?
— Во-первых, то, что он сообщил нам об абвере, разведшколе и курсах. Во-вторых, Мирзоев дал нам Тофика Рагимова, который действительно существует. Мы ведем за ним наблюдение и можем взять в любое время. А ведь он вполне мог умолчать о Рагимове. Наконец, если Мирзоев подведет и выступит на процессе так, как его инструктировал Штендер, то Ибрагимова и Мирза-заде опознают его. Вчера Мирзоев сказал, что по дороге в Стамбул положил все свои сбережения в банк в Берне. Там есть образец его подписи и документ, написанный собственноручно. Это он тоже мог скрыть и не скрыл.
— Ну что же, я доложу ваши соображения руководству.
По скрипучему полу обшарпанного кабинета неторопливо прохаживался турецкий майор в тщательно отутюженной парадной форме. На его холеном лице, которое он старательно прятал от солнца, предпочитая лишний раз не выходить на улицу, а тем более не показываться на своем пограничном участке, выступили красные пятна. И без того выпученные глаза, казалось, готовы выскочить из орбит, черные усики смешно подергивались. Майор совсем уже собрался в гости к местному купцу Сулейману Хасаноглу. Конечно, не такая уж честь для блестящего офицера, каким считал себя майор. Но что поделаешь, если городок невелик, всего четыре тысячи жителей, а Хасаноглу один из самых богатых людей Артвина. Этот центр провинции, непосредственно прилегающей к Советскому Союзу, до первой мировой войны входил в состав России. Теперь же через городок проходили стратегические пути к советской границе.
Раздался стук в дверь.
— Войдите, — крикнул майор, поспешно садясь за стол.
В узенькую дверь протиснулись три здоровенных солдата, между ними едва передвигал ноги Мирзоев. Его нельзя было узнать: обросший, в мятом пиджаке и грязных обтрепанных брюках. По дороге его, видно, основательно избили.
По телефону сообщили, что задержанный — азербайджанец. Поэтому переводчик не требовался — майор свободно владел азербайджанским языком, очень сходным с турецким. Отпустив конвоиров, он указал арестованному на стул.
— С какой целью вы перешли границу?
Мирзоев ответил не сразу, словно собирался с мыслями.
— Может быть, эфендим,[59] сначала позволите мне хоть немного привести себя в порядок и отдохнуть. Если бы вы знали, сколько я натерпелся, пока пробрался на вашу сторону, — после небольшой паузы сказал он.
— У меня нет времени ждать.
Майор не сомневался, что задержанный перешел границу по политическим мотивам, и ему не терпелось побыстрее выяснить, что толкнуло его на это.
Арестованный опять помедлил, посидел несколько минут с закрытыми глазами, потом резко поднял голову, как бы стряхивая с себя усталость.
— Видите ли, по образованию я агроном, не хотел идти в Советскую Армию, на фронт. С год мне кое- как удавалось уклоняться от призыва. Но когда возникла угроза ареста, я решил бежать, покинуть родину. Вот и вся моя история.
Майор вскочил с места. Такого ответа он никак не ожидал.
— Вы шли к нам с оружием. Говорите, кто вас снабдил им? — угрожающе потребовал он.
— Оружие я взял, чтобы в случае чего пробиться силой. В стране, где идет война, достать пистолет нетрудно.
Надежды и радужные перспективы рушились, зря пропал и вечер у купца: в такой час идти туда уже поздно.
— Но пистолет твой стреляет бесшумно! Это оружие шпиона! — заорал майор.
— Откуда мне знать, если ни разу не пользовался им? Тот человек, что раздобыл его, тоже ничего не сказал.
— Врешь, собачий сын! — сорвался на крик майор, его стек с силой опустился на спину задержанного.
Шамиль хотел было вскочить, но увидев, что пограничник схватился за кобуру, прижался к спинке стула.
— Я заставляю тебя, бездомный осел, говорить правду!
— Я сказал все, эфендим.
Сразу признаться, что он заслан русскими для проведения террористического акта, не входило в его расчеты. Это признание турки должны были вытянуть из него. И не сейчас, а потом, в Анкаре, куда его обязательно отправят из заштатного Артвина. В этом Шамиль Мирзоев не сомневался…
…Полковник Тиритоглу, один из видных турецких контрразведчиков, был сравнительно молод для своего чина. В тридцать восемь лет он успел сделать неплохую карьеру. Этому в немалой степени помогло то, что Тиритоглу считался непоколебимым приверженцем основных принципов, провозглашенных Ататюрком. Он рьяно осуждал многих теперешних политических деятелей за отказ от этих принципов, хотя сам отдавал им дань больше на словах, чем на деле.
