— Что, на ваш взгляд, может воспрепятствовать переходу бригады на сторону «люблинцев»? — спросил Штольце, снова занимая место за столом.
— Только одно — серьезный конфликт между бригадой и новой властью, а еще лучше, с командованием Красной Армии. Желательно, чтобы этот конфликт вылился в вооруженное столкновение со значительными обоюдными потерями.
— Но майор Хлобуч, приказав всем батальонам бригады передислоцироваться к своему штабу, постарался обезопасить себя от подобных инцидентов.
— Бригада — это не только майор Хлобуч, но и я, — заметил Матушинський. — Диверсионные группы подчиняются только мне и выполнят все, что я им прикажу.
— Что же в таком случае вы намерены им приказать?
— Поднять мятеж в одном из запасных полков той самой дивизии, где начальником штаба полковник Ковальский.
— Насколько это реально?
— В одном из батальонов дивизии действуют несколько моих людей, проникших в Войско Польское под видом добровольцев. Они проводят среди новобранцев пропаганду и уже смогли сплотить вокруг себя шесть-семь десятков жовнежей, недовольных политикой новой власти. Понимаю, что для крупного выступления этих сил явно недостаточно. Однако перебить в своем батальоне офицеров и коммунистов они могут, особенно если получат помощь со стороны. А я постараюсь обыграть события так, чтобы следы мятежа привели в бригаду Хлобуча.
— Неплохо, капитан. Думаю, что после этого акции Хлобуча у коммунистов окажутся весьма подмоченными. А как полагаете вы, господин полковник?
Сухов, перебиравший кипу газет и журналов, лежавших у него на коленях, даже не поднял головы.
— Вот именно, лишь подмоченными. Затем Хлобуч и коммунисты во всем разберутся, и бригада замарширует в дивизию Ковальского. В своем плане, пан капитан, вы упустили один существенный момент — в полку, где находятся ваши люди, обязательно должны быть советские офицеры-инструкторы. Вот их в первую очередь и необходимо ликвидировать. А когда мятежники станут уходить в горы, пусть по пути обстреляют или нападут на какой-нибудь красноармейский пост или автоколонну.
Штольце глянул на Матушинського.
— Мне кажется, капитан, над словами господина полковника стоит подумать.
Матушинський обиженно поджал губы.
— Давать советы легко, выполнять — гораздо труднее. Допустим, уничтожить советских офицеров будет не так уж сложно, но обстрел поста или подразделения Красной Армии… — Он покачал головой. — После мятежа мои люди станут отходить в горы по бездорожью, минуя в целях безопасности какие бы то ни было населенные пункты и транспортные магистрали. Чтобы напасть на советскую автоколонну или пост, я должен провести самостоятельную операцию.
— Кто или что мешает вам сделать это?
— Отсутствие верных людей. Под моим непосредственным командованием всего шесть групп, и четыре из них привлечены к операции с мятежом. У меня нет сил на две акции.
— Почему вы не задействовали все шесть групп?
На губах Матушинського мелькнула снисходительная усмешка.
— Видите ли, господин оберштурмбанфюрер, задачи, которые стоят передо мной и вами, не совсем одинаковы. Ваши усилия сосредоточены на одном — борьбе с Красной Армией. А у польского правительства в Лондоне, которое я здесь представляю, существуют и другие проблемы, которые оно вынуждено решать одновременно с организацией сопротивления Красной Армии. Одна из них — непризнание новой государственной границы на востоке и срыв кампании по переселению украинских поляков в Великопольшу.
— Сложность вашего положения мне понятна, капитан. Как ваш союзник и старший товарищ, хотел бы помочь вам. Как говорит в таких случаях наш общий друг полковник Сухов, один ум хорошо, а два лучше.
— Моему руководству стало известно, что в одно из сел послезавтра прибывают шестьдесят семей поляков, ранее живших на Станиславщине. В связи с этим мне приказано организовать и провести акцию по их встрече. Такую, чтобы этим изменникам и тем, кто намерен последовать их примеру, было неповадно отдавать украинским схизматам землю, отвоеванную нашими предками на востоке.
— Тоже считаю, что подобная акция необходима. От моих друзей в УПА я уже информирован о поляках-переселенцах и знаю, что командование УПА воспринимает появление этих поляков крайне болезненно. Причина в том, что село, где должны обосноваться переселенцы, украинское, и его жители всего неделю назад отправлены на Украину. Поэтому мои друзья из УПА не намерены спокойно смотреть на то, как на их земле собираются жить поляки.
— Это польская земля! — воскликнул Матушинський. — И не украинскому быдлу решать, кому на ней жить!
— Я не знаю всех тонкостей ваших взаимоотношений с украинцами, однако рискнул бы предложить один план, — сказал Штольце. — Что, если мне поговорить с моими друзьями из УПА и посоветовать им заняться переселенцами? Уверен, что они встретят их ничуть не хуже, чем ваши люди. В случае, если вы отнесетесь к этому предложению благосклонно, все ваши группы могли бы участвовать в акции с мятежом в дивизии Ковальского.
— Буду только благодарен за подобную услугу. УПА берет на себя акцию с переселенцами, а одна из моих групп совершит нападение на советский пост при въезде в город. Причем все будет обставлено так, словно это сделали восставшие жовнежи.
— Тогда будем считать, что мы договорились. Забудьте о станиславских переселенцах и занимайтесь только подготовкой мятежа. Желаю удачи, господин капитан.
— Спасибо, господин оберштурмбанфюрер. До свидания.
Матушинський щелкнул каблуками, направился к выходу. Оставшись вдвоем с Суховым, Штольце подошел к нему, заглянул через его плечо в газету.
— Что-нибудь интересное?
— Увы, обычная говорильня… как в прессе легально существующего правительства, так и в подпольной. «Лондонцы» именуют здешних лидеров собранием преступников и бандитов; «люблинцы» называют своих заморских противников сборищем предателей и изменников… Забавный народ эти поляки! От их внутренних склок и непомерных претензий к соседям уже триста лет у всей Европы зуд как от чесотки.
— Чему удивляться, если Польшей пытались править одновременно восемьдесят тысяч шляхтичей? Таких, как Матушинський… тщеславных, самовлюбленных, недалеких.
— Герр оберштурмбанфюрер, вы льстите Матушинському, называя его шляхтичем. В Польше всего 877 старинных дворянских родов, а вся остальная шляхта — это нищие беспородные дети восемнадцатого века, когда разорившиеся магнаты предпочитали награждать своих любимых лакеев не золотом или землей, а возводили их в шляхетское достоинство. Поэтому от типов, подобных Матушинському, пахнет не благородством и честью, а кухней, псарней или конюшней… В этом отношении Польшу можно сравнить лишь с Грузией, где на семь крестьянских дворов приходились один князь, двое дворян и три бродячих пса.
— Не спорю с вами, господин полковник, вам лучше известна славянская и кавказская история. Но мы несколько отвлеклись от дел, и я предлагаю вернуться к ним.
— Хорошо. Давайте вначале закончим разговор о бригаде Хлобуча. Неужели вы всерьез восприняли план Матушинсьского?
— Почему бы и нет? Мятеж в полку правительственных войск, обставленный как результат происков подчиненных Хлобуча, лишит его доверия «люблинцев». А уничтожение советских офицеров-инструкторов и нападение на красноармейцев в городе может повлечь за собой ответные вооруженные действия русского командования.
— Ничего этого не будет: ни потери доверия к Хлобучу, ни карательных акций советских войск против здешних аковцев, — уверенно сказал Сухов. — «Люблинцы» и Советы не настолько глупы, чтобы не понять истинных причин мятежа. Самое большее, чего вы добьетесь в результате проделок Матушинського, — это
