противоестественном чуде, ибо где это видано, чтобы воды морские расступились? Доверься каббале, попроси о том же, но по-другому. – Видя, что он не понимает, Адат терпеливо пояснил: – Что может оголить дно морское? Только сильнейший отлив. Это явление природы, и оно естественно, вот и повелевай им, вызови его с помощью неназываемого имени. Начни свой путь в каббале с самого главного – с проверки того, как и с какой невероятной силой она действует на самом деле.
И вот все беженцы, стоявшие внизу и с такой надеждой взиравшие на одного-единственного человека, за которым они безоглядно последовали, которому доверили свои жизни, увидели, как он ударил копьем оземь и простер руки в сторону вод морских. Немедленно, словно повинуясь его приказу, береговая линия на глазах изумленных людей стала отступать, начался отлив, и уже очень скоро, менее чем половину часа спустя перед ними простиралось дно морское, устланное водорослями, рыбами и гадами подводными, что задыхались нынче в отсутствие внезапно ушедшей воды. Вот так в действительности евреи и перешли через Красное море в том месте, где ширина его была наименьшей, а глубина пусть и незначительной, но вполне достаточной, чтобы утонуть, как говорится, «насовсем». Увидев, что добыча удирает, военачальник египетский по имени Усерхаура повелел преследовать беженцев по обнаженному дну, но когда нога последнего еврея коснулась противоположного берега, а египтяне были уже не далее чем в трех полетах стрелы, начался столь же сильный прилив, и все преследователи общим числом в пять тысяч человек, прежде изрыгавшие воинственные кличи и бряцавшие своим наточенным оружием, вмиг утонули в водах морских, дав пищу для одной из самых красивых и самых неправдоподобных библейских сказок о расступившемся перед евреями море. Хотя, конечно, и то, что произошло тогда, нельзя на самом деле отнести к вещам обыкновенным, но все же отливы и приливы куда естественнее, чем расступившиеся вдруг ни с того ни с сего воды морские. Фантазия человеческая рождает чудеса куда более красочные, чем успевает творить их Господь Бог. Так созданное превосходит своего создателя. Но превосходство это – лишь в создаваемых самими же людьми иллюзиях…
Магия управляет малой частицей этого мира, но лишь тот достигает абсолютного могущества, кто соединит вместе магию и каббалу так, как сделал это Моисей, изучавший науку Адата на протяжении следующих сорока лет жизни, покуда вел народ свой по пустыне, блуждая в поисках Земли обетованной, полной молока и меда. Вновь взойдя на Синайскую гору, он отыскал камни с записанными им много лет назад заповедями. Тогда его рукой водила, несомненно, Божья воля, и весь смысл написанного сам он постиг только теперь, после овладения каббалой. Сейчас каменные скрижали показались ему лишь крошечной толикой того великого знания, которое он ощущал внутри себя, и, глядя на эти холодные плиты, Моисей усомнился. Что будет, если дать людям лишь несколько заповедей и этим ограничиться? Способны ли они понять смысл заповедей до конца, и не стоит ли описать каждую из них со всеми возможными подробностями, чтобы человек не был волен поступать так-то или так-то по своем выбору, но лишь в соответствии с четкими писаными правилами, предусмотренными на всякий случай в жизни человеческой? Адат, который все это время был рядом, здесь, на горе Синай, преподал Моисею урок, касающийся его великой миссии:
– Прежде чем дать людям скрижали каменные, подумай, сколь тяжким для них станет это бремя. Под силу ли им унести смысл написанного тобой и сжатого до подобной краткости? Написав «не укради», не лучше ли будет сразу пояснить, что если близок к голодной смерти, то можно украсть хлеб у того, у кого его много, и тем спасти самое дорогое, что есть у человека, – жизнь, Богом данную? Не в камне, но в пространном свитке должен ты написать законы для народа израильского, с тем чтобы распостранились они по всей земле.
Моисей в ответ на это упрямо покачал головой:
– Нельзя, чтобы Торой овладели все. Это приведет к равенству, а так не бывает. Должен быть только один народ, избранный Богом, только еврейская кровь представляет наивысшую ценность в этом мире.
Адат протянул руку на прощание:
– Я не стану разубеждать тебя, ибо это и бесполезно, и противоречит моей задаче. У каждого есть какая-нибудь задача в этом мире. И у человека, и у всякой конкретной, неодушевленной лишь на первый взгляд вещи, которой этот человек пользуется для исполнения собственной воли. Да вот хотя бы и у копья твоего. Мне открыто будущее ровно настолько, насколько я того хочу. Однажды твоим копьем будет уничтожен тот, кто захочет научить людей жить так, как они хотят, но никогда не смогут.
– Кто же это будет? – Моисей покосился на лежащее у ног копье. – Лжепророк? Вероломный предатель? Он захочет раскрыть Тору всему миру? Да лишь за одно это он и впрямь заслуживает смерти!
– Ты был хорошим учеником, но все же ты ничего не понял, – ответил Адат и… исчез.
В странствиях по Синайской пустыне Моисей отсутствовал сорок дней. За это время евреи успели объявить о его смерти, отлить себе Золотого тельца и начать поклоняться этому идолу, считая его божеством. По возвращении Моисей сверг Тельца с пьедестала и в гневе разбил о тот пьедестал каменные скрижали, решив, что такой народ недостоин жить по законам, данным ему Богом. Но впоследствии евреи покаялись в своем неверии и слабостях, сердце Моисея смягчилось, и вновь он возглавил народ свой в поисках обетованной земли. Адат оставил его с той же внезапностью, с которой и появился однажды. После прощания на полуслове, случившегося в пустыне, Моисей нигде больше не встречал своего учителя, обычно появлявшегося внезапно, словно из ниоткуда. Так сбылись слова, сказанные им Моисею много лет назад: «Когда уже нечему мне станет учить тебя, то уйду, не простившись, и не ищи меня нигде, кроме как в оставленном мною знании».
Пророк, которому к тому времени исполнилось уже восемьдесят лет, принялся писать ставший впоследствии главным для каждого иудея священный закон – Тору, вместившуюся в пять огромных частей, одной из которых Моисей дал название «Каббала». Вот лишь немногие заповеди, по которым и по сей день живет народ еврейский:
Труд его, огромный, исполинский, охвативший, кажется, все возможные жизненные ситуации, какие только возможны, занял еще сорок лет, и после его окончания Моисей отошел в мир иной под скорбные стенания своего народа. Копье, с которым он не расставался до последнего дня, перешло по наследству к его родному брату Аарону, ставшему первосвященником иудейским.
Всякий первосвященник, или «мошиах», «мессия», согласно еврейскому преданию вел род свой от самого Моисея, и символом его духовной власти над народом служило напутствие, данное умирающим пророком своему брату:
– Этим копьем сокрушите того, кто, назвавшись мессией, придет смущать народ наш и сеять меж ним