– Есть немного, – ответила Флоранс. – А что это такое? Бетономешалка?
Дядя даже в лице изменился.
– Да, догадливостью ты не блещешь, – возмущенно проговорил он. – Бетономешалка! Надеюсь, ты пошутила?
– Но что это на самом деле? – недоумевающе спросил Каписта. – Пневматический молот?
По выражению лица директора он уже понял, что дал промашку.
– Тогда, признаться, не представляю себе… Может, это насос для пива?
– А-а догадалась! – воскликнула Флоранс. – Это мотор к машине, которой вскрывают асфальт… Разве не так?
На Бретта больно было смотреть. Его сияющая физиономия постепенно вытягивалась, теряла первоначальное выражение самоуверенности.
– Вы действительно не понимаете, что это такое? – пробормотал он. – Ведь сразу же видно, что это…
Он осекся, очевидно, и сам почувствовал, что тут не все ладно, и, повернувшись к Квоте, который стоял неподвижно, с видом полнейшего безразличия, что особенно поражало Флоранс, обратился к нему за поддержкой:
– Хоть вы объясните им…
Квота неопределенно махнул рукой, словно говоря: «Если вам угодно, пожалуйста», и с легким поклоном сказал:
– Это крошкособиратель.
Наступило тягостное молчание. Его нарушил Каписта: склонившись над машиной, он вполголоса, как бы про себя, повторил:
– Крошкособиратель.
– Ну да, вы же сами видите, – с усилием пробормотал Бретт, – он собирает крошки.
Тут же с жалкой улыбкой, которая плохо скрывала его смущение, уточнил:
– Любые крошки, ну хотя бы от сыра, это же понятно.
И, окончательно растерявшись, добавил, показывая пальцами на машину:
– Хлебные крошки… после того как…
Голос его прервался, и Флоранс ласково спросила дядю:
– Но… куда же деваются крошки?
Бретт нервно приподнял то, что отдаленно напоминало круп коня, и ответил:
– Да вот, взгляни сама, через эту маленькую щель.
– А крупные? – спросила Флоранс еще более ласково.
– Крупные? – повторил Бретт.
Дядя бросил умоляющий взгляд на Квоту, который упорно держался так, словно все происходящее не имеет к нему ни малейшего отношения, но, не получив и от него поддержки, пролепетал:
– Ну и что ж, сначала нужно раскрошить помельче, тут ничего мудреного нет: раскрошить крошки.
– Да, – подтвердил Каписта. – Надо только придерживаться этого правила. Простите за нескромный вопрос, но позвольте узнать, во сколько вам обойдется этот, этот… крылатый конь?
Бретт широко раскрыл глаза и побледнел.
– Во сколько… – пробормотал он. – Хм, недорого, словом, не очень дорого.
– Во сколько же?
– Хм… по правде говоря…
– Как! – воскликнула Флоранс. – Вы купили его, даже не поинтересовавшись ценой?
– О цене мы пока еще не говорили, – вмешался Квота, и на его лице промелькнула неопределенная улыбка: – Двести песо. Плюс, естественно, налог на предметы роскоши.
Двести песо – почти девяносто долларов, то есть цена превосходного сапфира или золотых часов.
– Но это великолепная модель! – поспешил оправдаться Бретт. – Модель люкс!
Не говоря ни слова, Каписта оглядел поочередно Квоту, аппарат, своего директора. Затем медленно проговорил:
– Двести песо. Так. Хорошо. Великолепно. Раз так, сеньор директор, прошу прощения, но моя работа…
Он направился к двери. Бретт вытянул руки.
– Нет. Подождите, Каписта.
Голос его звучал тверже. Теперь и он озадаченно оглядел молчавшее чудовище и прошептал:
– Так… так… так… – потом поднял голову и, поморгав, спросил: – Скажите, Каписта… Хм… Только честно… Каково ваше мнение…
