После пережитого стресса Катарине было наплевать на свою внешность. Мысли крутились исключительно вокруг убийства Плешникова. Сомнений практически не оставалось – укол Борису сделал тот самый лысый бугай, который сидел рядом с ним на скамье. Вполне возможно, что громила лишил жизни и Асю, и пусть в тот день Ката не видела его лица, но шестое чувство подсказывало: шприцем орудовал один человек. Лысый!
Влетев в прихожку, Катарина бросила на тумбочку опостылевшую чернобурку и шляпку, парик она держала в руках. Мария Евгеньевна нарисовалась в коридоре сразу, как только услышала шум открываемой двери.
– Уже воротилась? Быстро, однако, ты свои делишки уладила.
– Как ваше самочувствие? – машинально спросила Ката.
– Оклемалась маленько... – Внезапно пенсионерка всплеснула руками: – Бог мой, Катка, ты, что же, в моих нарядах на улицу вышла?
– Забыла переодеться.
– Да как же ты... Детонька... Платье не порвала? Перчатки не запачкала? А где чернобурка? Где?!
– С вашими вещами полный порядок. – Ката прошмыгнула в комнату, на ходу стаскивая с себя желтое платье.
– Ты мою шляпку помяла, – кричала из коридора пенсионерка. – И туфли стоптала. Ката, на тебе креста нет, как можно было испоганить вещи, которым больше полувека?
Не обращая внимания на причитания старухи, Катарина облачилась в джинсы, кофту и сразу же почувствовала себя человеком. Так, а теперь необходимо сосредоточиться и заняться не совсем благовидным делом, а именно вскрыть письмецо Фурмановой и пробежаться глазами по тексту. Разумеется, читать чужие письма не есть хорошо, но, согласитесь, ситуация сложилась таким образом, что Ката волей- неволей должна извлечь письмо из конверта. Отправитель мертв, получатель тоже, следовательно, она имеет полное право сунуть нос в чужие дела. Теперь она не успокоится, она землю перевернет, но докопается до правды. Убийца супругов Плешниковых должен понести суровое наказание, и он ответит за свои деяния по всей строгости закона. Пусть не сейчас, пусть для этого понадобится время, но Ката Копейкина приложит все усилия, дабы мерзавец, который лишил жизни двух человек, оказался за решеткой.
Дрожащей рукой Ката выудила из конверта сложенный вдвое тетрадный листок.
Почерк у Фурмановой был ровный, слегка размашистый, отдаленно он напоминал почерк самой Катарины:
Письмо выпало из рук Катарины. Наверное, минуты три она сидела не шевелясь, напоминая сомнамбулу. Анна Дмитриевна называла Плешникова сыном. Невероятно. Она его мать, его родная мать. Фурманова просила прощения за совершенные ошибки и жаждала воссоединиться с Борисом. Воистину говорят, чужая душа – потемки. Катарине казалось, что после беседы с Марией Евгеньевной, которая в мельчайших подробностях поведала о жизни соседки, ей стало известно о Фурмановой если не все, то, по крайней мере, многое. Теперь же она убедилась в обратном. Прошлое Анны Дмитриевны хранит в себе множество тайн, и главная тайна – это Борис Плешников.
Но как так могло получиться, что Борис рос вдали от родной матери? Что их разлучило? Анна Дмитриевна всю жизнь прожила в достатке, в материальном плане она была вполне обеспеченной дамой, на шее мужа никогда не сидела, имела хорошую по тем временам профессию товароведа. Почему же Борис, сын, который воспитывался где-то на стороне чужими людьми, был лишен материнской заботы и ласки?
Затрагивать эту тему в разговоре с Марией Евгеньевной бессмысленно, так как пенсионерка ни сном ни духом не ведает о существовании Бориса. В противном случае словоохотливая бабулька давно бы поделилась с Катой имеющейся информацией.
Из комнаты Катарина направилась на кухню.
– Мария Евгеньевна, – спросила она с порога, – а кто хоронил Анну Дмитриевну?
– Ниночка.
– Нина – это ее сестра?
– Младшенькая.
– Постойте, а от кого она узнала о смерти сестры?
– Знамо дело от кого, от меня, разумеется. Я ей в день смерти Нюры и позвонила, сказала, так, мол, и так, сподобилась Нюрка, приезжай.
– А телефон как узнали?
– Ну, ты даешь, он у меня в книжке записан. И телефон, и адрес. Я ж Нинку с рождения знаю, она в сорок шестом году родилась в этом самом доме. Можно сказать, на глазах у меня выросла. Я с их семейством в хороших отношениях была, с Нюркой зналась, с братьями ее. Потом Нина замуж выскочила и упорхнула на мужнюю территорию. К Нюрке часто приезжала, ко мне всегда захаживала, на праздники перезваниваемся в обязательном порядке, а несколько лет назад я в гостях у Нины была.
– Мария Евгеньевна, мне нужен домашний адрес Нины Дмитриевны.
– Тебе? С чего это вдруг?
– Вы можете мне его дать?
– Какая муха тебя укусила? Соображаешь, о чем бабушку просишь? Ты Нинку не знаешь, она тебя тоже, а я адресом должна делиться? Ну, уж нет. Ты, Ката, не обижайся, но просьбу твою я выполнить не могу.
– Я заплачу, – проговорила Копейкина.
– Не все в нашем мире продается, милая.
– Сто рублей!
– Тебе не совестно бабушке взятку предлагать?
– Двести!
– Постыдись моих седин.
– Триста рублей!
– Я сейчас записную книжку принесу. – Мария Евгеньевна выбежала из кухни.
Катарина села на стул, подперев голову рукой.
– Нашла адресок, – защебетала баба Маша минуту спустя. – Для хорошего человека мне ничего не жалко. Только деньги вперед. Иди за кошельком, милая, я подожду.
Наталья отскочила от окна и закричала:
– Привезли! Розалия Станиславовна, привезли.
Свекровь вышла из спальни.
– Не надо орать.
– Рояль привезли, я из окна видела.
– Ты ведешь себя как крестьянка-извращенка. Мы договорились, как только они подъедут, то сразу позвонят мне на мобильник. И не надо носиться по квартире с вытаращенными глазами. Ты слышала звонок?
– Нет, но...
– Вот когда услышишь, тогда и поговорим. – Развернувшись, Розалия вернулась в спальню, и в эту самую секунду ожил ее сотовый.
Сообщив, что спустится ровно через шестьдесят секунд, она отсоединилась.
– Теперь пора, спускаемся.
