– Давайте помянем нашего товарища. – Он отвинтил пробку с водочной бутылки и налил себе полный стакан.
Выпив две бутылки на пятерых и, почти не захмелев, начали собираться в обратный путь.
Соорудили из двух длинных жердей носилки, к которым кое-как прикрепили труп. Владик с Эдиком взялись за рукоятки.
– Тяжелый, черт, – недовольно пробормотал Эдик, шедший сзади. Его взгляд постоянно натыкался на обезображенное тело, и он то и дело сплевывал на снег.
Белый понуро тащил рюкзак с остатками провизии. Часто останавливались, чтобы передохнуть и принять очередную дозу водки.
Карагодин уже опустошил свою фляжку с коньяком и тоже прикладывался к сорокаградусной. От Владика с Эдиком, тащивших носилки, валил пар. Они взмокли уже после часа ходьбы и теперь шли отдуваясь и отплевываясь. Белый несколько раз менял то одного, то другого. Карагодин с майором сразу же дистанцировались от такой работы.
Николай Павлович шел впереди, внимательно следя за тем, чтобы не сбиться с пути. Майор, засунув руки в карманы бушлата, машинально топал за ним следом. Группа еще не вышла к тому месту, где след Родионова пересекался со следами лошади, когда на тайгу стали наваливаться быстрые якутские сумерки.
– Блин, – дыша как паровоз, пробормотал Эдик, – еще не хватало на ночь здесь застрять.
Он сказал это негромко, но начальник все же услышал.
– Ты, сволочь, – он подскочил к нему и, схватив за грудки, начал трясти, будто хотел вытрясти внутренности, – голос подаешь?!
– Отстань, Палыч. – Эдик, который после очередной перемены шел впереди, бросил носилки и обеими руками толкнул начальника в грудь.
– Ах ты, паскуда, – Палыч отлетел метра на два, едва не упав. Бешено вращая глазами, он выхватил пистолет и направил на Эдика.
– Выкидыш помойный! – заорал он, срывая злобу на подчиненном. – Жить надоело?!
– Остынь, Палыч, – подошедший сзади майор тронул его за локоть.
– Ты еще, мерзость продажная, – зыркнул на него начальник охраны, – лезешь со своими ублюдочными советами. Всех здесь положу!
Он уткнул ствол пистолета майору в грудь и щелкнул предохранителем. Побледнев как снег, майор выдержал его взгляд и, ничего не сказав, медленно повернулся к нему спиной. Пройдя несколько метров, майор обернулся. Карагодин все еще стоял, держа «ТТ» в дрожащей руке, направив ствол на него.
– Опусти пушку, Палыч, – майор остановился, разведя руки в стороны, – никто не посягает на твое первенство. Лучше пошли дорогу искать, а то действительно придется в тайге ночевать да еще рядом с покойником.
Майор поймал себя на мысли, что зря упомянул о Димыче, но слово не воробей... Как ни странно, а может, именно упоминание о погибшем товарище привело Карагодина в чувство. Поставив «тэтэшник» на предохранитель, он бросил его в карман и направился к Белому, который стоял немного в стороне, опустив перед собой рюкзак.
– Дай водки, – Карагодин остановился перед Белым.
– Сейчас, – скинув рукавицы, тот начал торопливо развязывать рюкзак.
Вытащив бутылку, в которой оставалось еще почти половина, он протянул ее начальнику. Отвинтив пробку, тот припал к бутылке и не отрывался до тех пор, пока не выпил все до донышка.
– Есть еще? – посоловевшим взглядом он уставился на Белого.
– Ага, есть, – тот снова начал рыться в рюкзаке, – вот, – он достал бутылку и протянул ее Карагодину.
– Пейте сами, – вяло махнул он рукой и нетвердой походкой направился на поиски следов.
Белый выпил с братьями и посмотрел на застывшего в нескольких шагах майора.
– Иди выпей, Максимыч, – предложил он.
Майор отрицательно покачал головой. Он полагал, что напиваться сейчас нельзя. Если они сейчас нажрутся, как Карагодин, то могут навсегда остаться в тайге. Попросту говоря, замерзнуть. Было уже плохо видно, следы не просматривались, и найти их сейчас было практически невозможно. Но что-то надо было делать. Карагодин шлялся где-то неподалеку, издавая время от времени нечленораздельные выкрики. Майор окликнул его.
– Дай пистолет, – он протянул руку.
Карагодин глядел на него непонимающим взглядом. Но все же искра здравого смысла мелькнула в его глазах. Он достал оружие и, держа его за ствол, протянул майору. – Правильно, Максимыч, – он уронил голову на грудь.
Карагодин вдруг снова встрепенулся и, словно загнанное животное, напряг слух.
– Вертолет, – пробормотал он, поднимая вверх руку.
Сняв шапку, чтобы не заслоняла уши, майор тоже прислушался. Действительно, откуда-то издалека доносился звук вертолетных двигателей. Звук становился все явственней. Наконец загрохотало где-то совсем близко. Значит, шли они правильно и только в самом конце немного отклонились от курса.
Было слышно, как вертолет опускается. Майору даже показалось, что он увидел между кронами на фоне серого неба тень вращающегося винта.
– Туда, – показал он рукой и пошел вперед.
Карагодин, петляя, как очумевшая от длительного бега лошадь, двигался следом. Боясь упустить начальников, ребята подхватили осточертевшие носилки и поспешили за удалявшимися силуэтами. К вертолету вышли минут через пятнадцать. Пришлось еще в темноте огибать болото. Когда, затолкав сперва подмерзший труп Димыча, все забрались в машину, Белый достал последнюю бутылку водки.
Глава 18
Вилен Михайлович проснулся, когда в комнате было еще темно. Ему показалось, что он слышит отдаленный рокот вертолета. Чертыхнувшись, он посмотрел на часы. «Пора», – решил он, поняв, что рассвет уже скоро. Нацепив шлепанцы на босу ногу, он добрел до туалета, чувствуя в голове тупую ноющую боль после вчерашнего самогона. – Пашка, вставай, – крикнул он в сторону гостиной, где на диване спал сын.
Сам он, не умываясь, прошлепал на кухню. Поморщился, увидев на столе грязную посуду, сухие корки хлеба и остатки салатов. Поднял со стола бутылку. Самогона оставалось на донышке.
– От дьявол, – ругнулся он и поплелся в кладовку. – Пашка, мать твою! – снова по дороге крикнул он.
Во рту было сухо и тоскливо.
«Сейчас, сейчас», – бормотал Вилен Михайлович, выгребая с верхней полки стеклянные банки.
Там, в самом дальнем углу у него была спрятана заначка – литр лучшего первача в пластиковой бутылке. Нащупав бутылку, он удовлетворенно хмыкнул. Его душу затопила сладкая волна предвкушения. Банки он оставил на полу, а с бутылкой вернулся на кухню.
Наконец, словно корабль после хорошего шторма, на кухню выплыл Пашка.
– Батя, – протирая заспанные слипшиеся глаза, он посмотрел на отца, – чего ты поднялся ни свет ни заря? Темень еще!
– Нас ждут великие дела, Паша, присаживайся. – Яковенко-старший открутил пробку и наполнил стаканы.
Прикрываясь от лампы, бьющей прямо в глаза, Пашка провел пятерней по непослушным волосам.
– Какие еще дела? – Он неприязненно посмотрел на стакан с мутноватой жидкостью.
– Ну, Паша, – отец бросил на него раздраженный взгляд. – Я вчера перед тобой полночи изгалялся, а ты еще меня спрашиваешь!
– А-а, – зевнул Пашка, – камушки, что ли?
– Ладно, – махнул рукой отец, – делаю скидку на то, что ты еще не проснулся. Давай выпьем и примемся за сборы.
– Какие сборы, батя? Водички бы попить.
Он поднялся и, прихватив стакан, набрал из крана воды. Отец подождал, пока он утолит жажду, а потом
