Один из вошедших, который был чуточку пониже остальных и одет не в спортивный костюм, а в джинсовую куртку, вволок деда за шкирку в комнату, где мы сидели, и, не обращая на нас никакого внимания, сказал:
– Ну что, старая паскуда? Хочешь своей смертью сдохнуть?
Старик смотрел на него, не зная, что ответить.
– Если да, то давай колись, куда ты своего сучьего потроха спрятал!
Старик побледнел, но продолжал молчать, как партизан на допросе в гестапо.
– Давай, давай, колись! Мы с тобой церемониться не будем...
Я подумал, что пора вмешаться, и, приподнявшись со стула, подошел к деду и сказал:
– Ребята, он же пожилой человек, ему нельзя волноваться! Я вам как врач заявляю – у него может быть плохо с сердцем.
«Джинсовая куртка» повернулась ко мне и сказала:
– А ты, толстая жопа, пошел отсюда на х..., пока я из твоей башки телефон не сделал.
Я был поражен вульгарностью и несправедливостью этого высказывания и, обидевшись, решил помолчать. Но эстафету неожиданно подхватил Седой:
– Да вы что, в натуре, совсем одурели? Ну замочите вы сейчас этого старика, а как мы потом этого Славку искать будем? Он и нам должен!
Гоблин в джинсовой куртке удивленно воззрился на Седого, потом повернулся к деду, шкирку которого не выпускал из рук.
– Кто эти лохи? – спросил он у деда. – И что они здесь делают?
Старик продолжал вовсю разыгрывать из себя глухонемого.
– Ну ты, задрота! – Седой направился в сторону джинсовой куртки. – Кончай наезжать! Мы тоже сюда не поссать пришли... И вообще старик наш – мы сюда первыми завалились. И пока нам его внучок бабки не отстегнет – вы на очереди вторыми будете.
Седому не дали дойти до джинсовой куртки, так как перед ним китайской стеной встали остальные двое гоблинов. Я внутрение стал опасаться, как бы Борисов не переиграл. С другой стороны, поскольку бить нас еще не били, дела обстояли не так уж и плохо. Предводитель гоблинов задумался, оттолкнул старика и, развернувшись к нам, спросил:
– А вы на кого работаете?
– На кого мы работаем – это наше дело, – продолжал выкрикивать из-за китайской стены Седой. – А старик наш, еще раз тебе повторяю.
– Это мы еще посмотрим, – уже не столь уверенно произнесла «джинсовая куртка». – И вообще гаси гнилой базар, давай по-хорошему покалякаем.
Я подумал, что, похоже, ситуация переломилась в нашу сторону, и уже был готов порадоваться этому, но тут совершенно не к месту в разговор влез Дрюня, который, видимо, тоже почувствовал себя крутым, наблюдая за происходящим со стороны.
– Да что с тобой базарить! – И воинственно набычив свою лысую головенку, устремился на гоблина в джинсовой куртке. – Гвоздь беременный! Толчок обосранный! Вертушка от сортира!
Мы с Седым с изумлением смотрели на Исмутенкова. Я поразился, откуда в этом интеллигентном на вид человеке такой запас неформальной лексики.
– Да я тебя... – растопырил Дрюня пальцы правой руки, направляя их на лицо гоблина. – Мелочь пузатая, я тебя сейчас так... что ты у меня потом всю жизнь кровью срать будешь! Козел вонючий!
Видимо, последняя фраза переполнила чашу терпения гоблина, который сказал:
– А за козла ответишь, гнида! – глаза бандита стали расширяться от негодования. И он быстрым движением зажал Дрюнин нос между костяшками пальцев.
– Ой, мама! – завизжал Дрюня неистовым голосом и уцепился двумя руками за руку гоблина.
Но тот крепко держал нос Дрюни в своей руке и, водя рукой в разные стороны, заставлял Исмутенкова принимать различные позы. Последний при этом дико и гнусаво визжал.
Все эти события послужили для остальных гоблинов сигналом к действию. Правая от Седого часть «китайской стены» зашевелилась и устремилась на него боковым крюком. Седой, вовремя подсуетившись, нырнул под руку, но не рассчитал, что стоящий в паре гоблин был левшой. И поэтому, выныривая из-под удара первого, нарвался на левый боковой удар второго и отлетел в дальний угол комнаты.
«Джинсовая куртка» согнула Дрюню пополам, после чего отпустила его нос, вытерла кровь о его рубашку и, упершись ногой в Дрюнину лысину, пихнула того вслед за Седым в угол. Летающие по комнате тела моих приятелей навеяли на меня дурные ассоциации, и я решил, что лучше самому присоединиться к их компании, чем быть доставленным к ним каким-нибудь вульгарным способом.
Момент был напряженный: мы стояли, прижатые к стене комнаты, и на нас надвигались трое здоровенных гоблинов, которые вооружились различными предметами домашней утвари. С помощью этих предметов нас вполне можно было надолго упрятать в ортопедический центр. И хотя я тоже вооружился табуреткой, а Седой прихватил со стола пустую бутылку водки, и Дрюня, мужественно зажав кровоточащий нос носовым платком, также встал в наши ряды, силы были явно неравны. Мы были смелыми людьми и отчаянными бойцами, но, реалистически оценивая ситуацию, я понял, что надолго нас не хватит.
Нас уже прижали к стенке, и я выставил вперед табуретку, готовый дорого продать свое здоровье и даже жизнь, как вдруг сзади нас послышался громоподобный вопль:
– Всем стоять! Руки на гору! При малейшем сопротивлении властям застр-релю любого!
Бандиты осторожно повернулись, и мы все увидели стоящего в дверях с широко расставленными ногами Дынина. В одной руке он держал пистолет, в другой – бутылку водки. Завидев пушку, бандиты выпустили из рук скалку, швабру и табуретку и сложили руки на затылке.
– Встать раком!
Последняя фраза, хоть и звучала несколько пикантно, но я одобрил и ее. Гоблины, заложив руки, наклонились, после чего Дынин чеканным шагом прошел по комнате и со всего размаха дал поджопник одному из бандюг. Тот, хотя при этом и устоял на ногах, но чувствовал себя совершенно дискомфортно.
Мы обошли бандитов со стороны, и Исмутенков вернул шар своему обидчику в джинсовой куртке, тоже отвесив ему пендель. Мы же с Седым не стали злоупотреблять высотой своего положения.
– Ноги шире! – снова заорал Дынин на бандитов. – Стоять, не двигаться, иначе яйца отстрелю!
Дынин, не выпуская бутылки из рук, прохаживался мимо стройного ряда, состоящего из задниц бандитов, с пистолетом наготове. Лысина его краснела от негодования, а голубые глаза метали молнии.
Это был апофеоз. Я был преисполнен гордости за своего полководца. «Да здравствует фюрер! Хайль Дынин!» – рвался наружу крик. Вот он, огнедышащий Прометей, вот он, командор, поставивший врагов раком!!!
Как и я, Дынин понимал, что это так долго продолжаться не могло, и надо было что-то делать. Дима, как всегда, предложил мудрое стратегическое решение:
– В шеренгу по одному становись! Ноги шире плеч!
После того как эти команды были исполнены, Дынин скомандовал:
– А теперь на выход!
И, помедлив, повторил еще громче:
– Я сказал – на выход!
Процессия из трех раскорячившихся бандитов, державших ноги на ширине плеч, а руки за головой, посеменила к выходу. Со стороны они напоминали здоровенных пингвинов. Наблюдая за ними, мы стали сначала потихонечку, а затем и во весь голос смеяться.
Видимо, это и расслабило нашего фельдмаршала, и он, окончательно зазнавшись, совершил ошибку, которая явно омрачила его победу. Когда двое бандитов уже вышли на улицу, а третий еще находился в дверном проеме, Дынин решил поторопить его очередным поджопником. И как только его нога была готова соприкоснуться с гоблинским задом, бандит неожиданно проявил сноровку и, изловчившись, поймал одной рукой ногу Дмитрия и со всей силы дернул ее вверх. Дынин, взмахнув руками, опрокинулся назад и с грохотом приземлился спиной на пол. К счастью, не разбив при этом бутылку водки. Пистолет он тоже не выронил, поэтому бандит решил не нападать на него, а спастись бегством. Он рванул на улицу и хлопнул за собой дверью. Дынин рванулся было за ним, но она уже была заперта, видимо, бандит успел чем-то ее подпереть снаружи.