— Что ты мелешь? Какие оригами вверх ногами?
— Рита, он все из дома принес. Я сама обалдела. Это все обычная бумага. А красили мы у тебя, вон угол, видишь, газетами залеплен? Краску он тоже сам принес…
Директорша замолчала. Генка и Татьяна Ивановна переглянулись и пошли на дебаркадер, на заслуженный перекур, свой обед они все равно пропустили. Курили молча. А что тут скажешь? Нет правды на земле, но правды нет и выше?..
Генка позвонил Капитолине Ивановне уже из дома. Трубку схватил Сашка и сразу напросился в гости, а уж потом пригласил бабушку к телефону. Та была более чем сдержана, припомнила, что когда-то была знакома с молодым человеком, поинтересовалась его намерениями относительно дочери. Подумав, холодновато объяснила свой интерес: если у него серьезные намерения, то завтра она ожидает их с Инночкой на предмет обсуждения дальнейшей жизни, а если он собирается воспользоваться чувствами бедной девочки, то визитами к ней, Капитолине Ивановне, можно себя и не затруднять. Генке стоило огромного труда не заржать, чудом удалось сдержаться и ответить в тон: намерения у него самые благовидные, будущее у них с Инной Алексеевной непременно общее и, как он надеется, счастливое. И завтра вечером, часов около семи, он надеется попросить у Капитолины Ивановны руки ее дочери. Хорошо, что Инночка не слышала весь этот цирк, могла бы, не дай бог, подумать, что он просто издевается. Хотя кто над кем издевается — это еще вопрос. Старушка — кремень. Завуч с бог знает каким стажем. Надеть-то нечего на столь ответственную встречу. Ладно, Инночка завтра на свадьбе гуляет, а он прорвется.
Для визита ему пришлось купить новые джинсы, черные, классические и нормальные по длине. В Красногорском приобретении можно только мусор выносить без ущерба для самооценки. Приличные джинсы его роста стоили дорого, и поэтому покупку остальной одежды пришлось отложить на неопределенный срок. Генка понимал, что процесс обворожения Капитолины Ивановны не должен растянуться. Она изначально настроена против него — значит, нужно брать нахрапом.
Она встретила его во всеоружии. Да, старушкой он ее за глаза окрестил, мягко скажем, опрометчиво. Давным-давно кто-то сказал ему: хочешь узнать, как будет выглядеть жена через сорок лет, внимательно посмотри на тещу. Будущая теща выглядела аристократично: подтянутая, причесанная, сосредоточенная. Истинная леди. Сосредоточенная, видимо, в ожидании его, Генки. Она была настроена резко и негативно. Хорошо, что при их первом разговоре не было ни Сашки, ни Инночки. Капитолина Ивановна взяла с места в карьер.
Что у него с жильем? Отдельная однокомнатная квартира? Долгов перед ЖКХ у него нет? Отлично. Ах, он перед призывом в вооруженные силы оплатил коммунальные платежи на два года вперед? Очень разумный поступок. Надо полагать, что он понимает, что разлучать ее дочь с сыном, даже для создания новой семьи, — это несправедливо и жестоко? Отлично, так какой же он видит выход из создавшегося положения? Не может же ребенок спать на кухне?
И тут Генка решил рискнуть. Это было как в кино, как в дурацком фильме про какой-нибудь Лас-Вегас. Каким-то тридесятым чувством — чувством, благодаря которому он обходил растяжки и ловушки, даже не замечая их, там, на юге, — он предложил Инночкиной матушке все, что у него было — его дом. Краем уха он слышал, что Капитолина Ивановна до сих пор учительствует, преподает. А значит, нуждается в спокойном месте для работы. Может, это диссертация? Или книга? Методическое пособие для педагогов? Это недалеко, всего две остановки на транспорте. У нее будет своя мастерская, как у художников. Свой кабинет. Безусловно, он составит дарственную. Это и послужит подтверждением серьезности его намерений.
Она на минуту растерялась. Но только на минуту. А он вообще в курсе, что Инночке тридцать три года? Ах, ему двадцать пять? Так, может, он торопится с решением?
Генка был готов разрыдаться. Ну что ей еще надо? Что? И тут Капитолина Ивановна высказала просьбу. Просьбу, а не требование: я вижу, вы порядочный мальчик, может, вы дадите моей взбалмошной дочери время? Пусть подумает немного, буквально пару месяцев? Бедная девочка склонна принимать решения, о которых потом приходится сожалеть… Свидетельство тому — ее первое замужество, вы знаете, что она была замужем? Продолжайте свою жизнь с ней, но не говорите ей о браке, на который вы, я вижу, настроены. Пусть подумает спокойно. Впрочем, Сашка от вас без ума, только и твердит: Генка, Генка… Может, права молодежь, а не я… Она хотела сказать «старая дура», но решила, что выйдет из образа. Отделалась тривиальным: вам жить… Генка клятвенно пообещал Инночкиной матери вести себя разумно, то есть, с его точки зрения, как полный идиот, и на этой ноте их встреча в верхах подошла к своему логическому завершению. Он уже поднимался со стула, чтобы уйти, когда Капитолина Ивановна выложила перед ним два исписанных каллиграфическим почерком листка. Это оказалось чем-то вроде договора о намерениях или торжественной клятвы вступающего в ряды пионерской организации. Потенциальная теща подготовила меморандум в двух экземплярах, общий смысл такой: первым о законном браке он, Генка, не заговаривает без веской на то причины. Авторучка прилагается, осталось только подписать. И он подписал. Подписал как под гипнозом. Оба экземпляра, один из которых ему было предложено забрать с собой.
Генка не знал, что и как приходится выслушивать его любимой женщине прямо сейчас, в эту самую минуту.
Инночка пришла на Катькину свадьбу с опозданием. Специально. Чтобы был повод так же незаметно смыться. Сегодня Генка должен был отправиться на собеседование с мамой. Она могла думать только об этом и тревожилась. Его надо было поддержать, может, объяснить, какой непримиримый человек ее мамуля, а может, просто заставить забыть об этом визите.
Надо подарить молодоженам подарок, сервиз. Кстати, дорогущий, зараза, но зато красивый и стильный. Сказать какую-нибудь глупость — и бежать домой, приводить Генкину психику в порядок…
Но не тут-то было: Инночку изловили Катька и Тамарка, чуть позже к ним присоединилась Фрида. Невеста, надо полагать, пела с Тамаркиного голоса: ты что, с ума сошла?! Инночка аж опешила. А Катерина продолжала в своем коронном стиле «бульдозер»: на что тебе сопляк, да еще и с войны? Ты хоть понимаешь, что ты вытворяешь? Что он тебе может дать? Тамара молчала, но одобрительно кивала на каждый Катькин выкрик — та просто не умела разговаривать спокойно, когда была возбуждена.
— У тебя, между прочим, сын растет! Чему он его научит — людей резать? Тех, кто не согласные? К тому же восемь лет разницы. Ты хоть понимаешь, что через год ты ему надоешь, и он бросит тебя не задумываясь?!
Инночка даже не представляла, как можно прервать этот шквал гневного возмущения. Ведь Катька Генку даже не видела ни разу. Это Тамаркино мнение, чем-то Генка ей не понравился с первого раза. С другой стороны, какая разница, нравится он кому-то или нет? Может быть, мужья подружек ей тоже не очень нравятся…
Инночка просто не видела смысла что-то доказывать или объяснять подругам. Что доказывать, что объяснять? Что Генка ни черта не хуже Мишки, Димки и, уж тем более, Голубева? Что она его любит? Инночка молча слушала людей, которые большую часть ее жизни были для нее главными, и думала, как бы побыстрее смыться, как бы побыстрее оказаться в Генкиных объятиях, чтобы слушать его голос, осязать всем телом его тело, греться его теплом, радоваться его радостью…
Она думала, как он погладит ее по спине: рассеянно и в то же время — по-собственнически. Ей нравилось думать, что она — его собственность, в то же время понимая: нет, не собственность, она его королева. Он сам так сказал.
Есть такая штука — белый шум. Именно так она сейчас воспринимала Катьку. А все остальные молчали, Тамара — неодобрительно, Фридка — понимающе. Инночка докурила и ушла. Расцеловав ошеломленную невесту напоследок. Вот что они все понимают, а? Хотя, с другой стороны, откуда им знать?
Ей захотелось прогуляться. Пройтись по свежевыпавшему снегу. Она где-то слышала: каждому — по делам его. И думала: это слишком резко, но, в принципе, по существу. Вот у Томки Мишка — партнер, у Катьки Димка — подкаблучник, у Фридки Витка — романтик, сокровище для поэтической души. А она, Инночка, душа не поэтическая, и ей достался рыцарь, король Артур. Непонятно, откуда взявшийся в их провинции, но настоящий. И зря она на него напала из-за магазина. Король и на помойке останется королем. Там, в истории, был еще какой-то Ланселот. Ей не нужны посторонние Ланселоты, ей хватит короля. За глаза хватит.
Она пришла, наконец, домой, и он бросился к ней с порога: как ты долго, ты забыла, в какое гестапо я сегодня угодил? Он принялся раздевать ее. Помог снять куртку, повесил на вешалку, не очень умело, но
