оскорбляюще, а на Лену – еще более внимательно. С симпатией. С улыбкой. С облегчением узнавания.
– За что его?
– А за что казнят шутов? – почти обрадованно заговорил мачо. – За длинный язык. Не то сказал, не тому сказал, не вовремя сказал. Хотя официально считается, что он имел дерзость положить взгляд на королеву. Уверяю тебя, это враки. Скорее, королева положила взгляд на него, а этот счел себя слишком независимым…
– А разве он не независимый?
– Делиена! – воскликнул мачо. – Откуда та свалилась на мою голову такая? Разве может шут быть независимым?
– Только шут и может, – отрезала Лена. Представление о шутах она имела на уровне Дюма, Даля в «Короле Лире» и афоризма насчет того, что шуты правят королями. Почему она сказала именно так, она не знала, но мачо принял ее слова как нечто высокомудрое и имеющее чрезвычайно большое значение и глубоко задумался. Не выпуская ее руки. Распятый шут вдруг подмигнул, и толпа радостно засмеялась, а он снова посмотрел на Лену: видишь, с кем приходится иметь дело, палец покажи – захохочут, а ты почему не смеешься – смейся! Смейся! Веселись! Радостное событие! Шутов не каждый день казнят!
– Пойдем-ка, – потянул ее за руку мачо. Лена безуспешно попробовала высвободить руку, но хватка у него была… в общем, выпускать ее он не собирался, и Лена без особой уверенности повысила голос и выдала что-то вроде универсальной формулы «да оставьте меня в покое, сударь, вы наглец». Обращение «сударь», вгонявшее в оцепенение нахалов из привычного мира, здесь никакого эффекта не возымело, потому что было привычным, но народ начал оглядываться – и испуганно отворачиваться. Не от Лены. От мачо. Наверное, он тоже умел смотреть выразительно. Пятачок вокруг заметно увеличился. Может, ему по морде дать, неуверенно подумала Лена. Мачо сделал шаг, вынуждая Лену идти за ним, и она пошла – вряд ли такого остановит символическая пощечина, а не символически Лена драться не умела. Она в очередной раз пожалела о том, что не умеет. Вот так коленом бы ему в самое чувствительное место, чтоб не тащил…
И мачо отпустил ее.
– Ну что ты упрямишься? – спросил он досадливо. – Ты ж ничего не понимаешь, тебе от вида крови дурно становится, тебе вообще от всего дурно, потому что ты впервые перешла.
– Перешла что?
– А не все равно, как это называется? Ну, границу между мирами. Завесу. Рубеж. Везде свои слова.
Она оглянулась, потому что взгляд в крапинку погладил ее волосы. Ободряющий, внимательный и сочувственный взгляд. Он сочувствовал – ей. С ума сойти. Или уже? Похоже, уже. Что там у нас с алжирским деем?
– Пойдем. Не бойся. Это крепкий парень, он долго продержится, успеешь еще ему в глаза заглянуть. Что тебя смущает, Делиена? Я просто хочу тебе кое-что объяснить, а как я могу, если ты от следующего кнута точно в обморок свалишься? Ну что, силком тебя тащить, что ли? Через плечо перекинуть, как барышню?
Лена невольно представила себе, как импозантный, хотя и потрепанный мужчина перекидывает через плечо не особенно мелкую, не особенно красивую и вовсе уж не молодую женщину в черном платье, и хихикнула. Таким глупым смешком, как у барышни. Мачо, однако, даже не улыбнулся, продолжал мрачно топорщить на нее брови, но за руки больше не хватал и вообще чуть-чуть сторонился, будто и правда получил коленом между ног. Лена снова обернулась к ободряющему и подталкивающему взгляду в крапинку – и пошла рядом с мачо. Он взял ее под руку, но мягко, по-джентльменски, и это даже было приятно. Лена осознала, что ей действительно требуется поддержка. Твердая мужская рука… и ободряющий взгляд в крапинку.
Рука была твердая. Как камень или как сталь. Голова кружилась, как после солнечного удара, но это не мешало Лене видеть, как торопливо, подбирая юбки, шарахаются женщины и ввинчиваются в толпу вооруженные мужчины, даже не пытаясь сохранить достоинство – лишь бы подальше от них. Мачо словно бы и не замечал ничего и никого – кроме Лены, и она поймала себя на мысли, что это ей льстит. Она не была избалована вниманием, тем более мужским.
Толпа кончилась как-то сразу, не было какого-то сгущения к центру или рассеяния по краям: только что плотно стояли люди – и вдруг пустая улица, вымощенная крупными неровными булыжниками. Идти по ней было, что ехать по выбитому асфальту… Шли, правда, совсем недолго. Мачо едва ли не ногой распахнул дверь, и к ним тут же кинулся шустрый парнишка в кокетливом кружевном фартучке, с поклонами проводил к столу, который, наверное, считался лучшим в заведении. Больше не было никого, даже кошки. Все отправились смотреть на казнь шута.
– Горячего чаю с ромом! – приказал мачо, и чай словно материализовался на столе. – Пей, Делиена. Тебе надо прийти в себя, успокоиться и привыкнуть. Это теперь твоя судьба.
– Судьба? – тихо спросила Лена, свирепея. – Это кто ж решил, что…
– Кто решает судьбу? – перебил мачо. – Ты странные вещи говоришь. Даже для Странницы. Даже для той, что впервые сделала Шаг. А судьба в том, что теперь ты не сможешь не сделать второго. Третьего… Никак не сможешь. Да ведь и не захочешь, потому что – судьба. Успокойся, Делиена. Пей чай. Если ты действительно хочешь, я оставлю тебя, но стоит ли? То, что ты вышла прямо на меня, – удача.
– Вы тоже… странник?
Он покачал головой, и Лене увиделась в этом незатейливом жесте тень горечи и даже зависти.
– Нет. Я проводник. Меня зовут Маркус.
– Лена.
– Делиена, – поправил он. – Вас всех зовут Делиена.
– Всех… Нас так много?
– Видишь, – улыбнулся он, – ты уже легко говоришь – «нас». Нет, конечно, вас мало. Я видел всего пятерых, ты шестая, а я Провожу уже давно… Очень давно.
Так это прозвучало – с прописной буквы. Лене немедленно вспомнилась всяческая фантастика под любыми соусами, от «Хроник Амбера» до «Рубежа».
– Вы говорите, Маркус, – попросила она, давясь теплым и мерзким на вкус пойлом, которое здесь называли (или здесь подавали под названием) «горячий чай с ромом». – Я действительно ничего не понимаю, я в растерянности, и мне кажется, что я сошла с ума.
– Нет, – усмехнулся мачо. – Вовсе нет. Но то, что ты так думаешь, нормально. Все мы такие – если что-то выходит за привычные рамки реальности, мы делаем один вывод: мы сошли с ума.
– Ну не мир же, – пробормотала Лена.
– Говорить мне уже практически нечего. Ты уже поняла. Ты уже приняла. Есть люди, способные переходить из одного мира в другой, и ты – одна из немногих, кто может это делать без усилий и какой-то подготовки.
– Нужно только захотеть, – саркастично буркнула Лена. Маркус не согласился:
– Что за чушь ты говоришь? Разве ты хотела попасть сюда? Или в какое-то другое место? Просто так случается. Ты делаешь Шаг – и оказываешься в другом месте.
– Я не смогу вернуться?
– Ну зачем так жалобно? Сможешь. Вот для этого действительно нужно захотеть. Вернешься к своей обычной жизни, только ненадолго. Ты сделала Шаг. Не сможешь не сделать другой. Через неделю или месяц ты окажешься где-то еще. Прими мой совет, Странница. Привыкни. Побудь здесь недолго. И не бойся – тебя не потеряют дома.
Ну не настолько уж никто не замечал Лену, чтоб не потерять. Начальник, например, вообще терпеть не мог, когда ее не было под рукой. Или… Или он имеет в виду время? Как это называется – иное течение, временное сдвиг или еще как-то? Там проходит минута, здесь – неделя? И если долго… странствовать, то прожить можно…
– Я ни разу не слышал, чтобы Странница умерла, – ответил на ее мысли Маркус. – А я, как видишь, и сам не мальчик.
– Сколько вам лет?
– Не помню. Я давно перестал их считать. И ты перестанешь. Это неинтересно.
